как будто уже пришел его последний час, и вставил их в поэму после эпитафии себе:
Правда, иногда на него снова накатывало, тянуло к прежней жизни, и в такие периоды он поражал Пишара рассказами о Колене де Кайё, которому оба они да и все остальные в подметки не годились. Но после этих рассказов настроение у Франсуа портилось, и он, весь во власти воспоминаний, читал всем, кто готов был его слушать, строфу из одной своей баллады, в которой вспоминал казненного друга:
И нужно было как следует накачать его вином, чтобы он хоть немножко успокоился. Однако чем дальше, тем такие вот внезапные и непонятные смены настроения становились чаще. К тому же Франсуа мучил чудовищный кашель. Он страшно исхудал, и, бывало, когда начинал читать в «Телеге» свои баллады, его было почти не слышно: до того у него стал слабый голос.
— Тебе бы надо полежать дома, — как-то заявил Робен Дожи, пригласивший Франсуа поужинать и выпить. — Мы будем к тебе приходить, и ты будешь читать нам свое «Завещание».
— Вот еще! — возмутился Франсуа.
Однако Пишар и Ютен дю Мустье закричали, что Дожи говорит дело и что сегодня они отправят Франсуа спать пораньше, хочет он того или нет.
— Я сам уложу тебя в постель, — объявил Пишар, — и буду за тобой ухаживать. А нужно, так мы все трое пойдем.
— Правильно! — воскликнул Дожи. — Только чего откладывать? Пошли прямо сейчас.
Они шагали по улице Сен-Жак и, дойдя до харчевни «Мулица», увидели свет у мэтра Фербука, епископского нотариуса; Пишар подошел к окну и постучал в него, а когда один из писцов поднял голову и осведомился, что им надобно, со смехом крикнул:
— Хотим сторговать вам парочку-другую клистиров!
— Погоди! Сейчас я вам за них уплачу! — крикнул в ответ писец.
— Чем заплатишь?
— Пошли отсюда, — бросил Франсуа.
Однако Пишару не хотелось прекращать забаву, и он смачно харкнул на окно. Франсуа решил не ввязываться и пошел.
— Куда ты, Франсуа? — с недоумением позвал его Дожи. — Погоди немного.
А у дома нотариуса полным ходом шла драка. Писцы всем скопом набросились на Пишара, пытаясь его связать, но он отбивался, размахивая ножом. Мустье вступился за друга, но писцы его схватили и с радостными воплями поволокли к дому.
Тут появился сам мэтр Фербук, с яростью набросился на Мустье и сбил беднягу с ног.
— Ах, ты так! — взревел Пишар.
С криком: «Бей! Смерть им!» — он набросился на писцов, а в это время разъяренный Ютен дю Мустье вскочил на ноги и нанес мэтру Фербуку несколько ударов ножом. Тот упал, обливаясь кровью; Пишар и Мустье, видя, что они натворили, со всех ног бросились наутек и скрылись в одном из темных переулков. Перепуганный до смерти Дожи пустился бежать по улице Матюрен.
— Вот не везет! — в отчаянии простонал Вийон. — Ну и влип же я! Что ж теперь со мной будет? Теперь меня арестуют за чужую вину…
Так оно и случилось. Франсуа схватили и доставили в Шатле, где передали для суда и следствия мэтру Пьеру де ла Деору, который без лишних разговоров приказал сразу же подвергнуть его пытке водой. Он был обречен. Ему зачитали приговор, гласящий, что он «будет удавлен до смерти посредством повешения на виселице города Парижа». Как ни странно, но Франсуа отнесся к этому крайне спокойно.