— Что?
— Я давно хотела спросить, почему ты обрил голову.
Он потрогал голову рукой. Плоть коснулась плоти.
Голова была гладкая и коричневая, как калебас[7].
— Меня обрил парикмахер. Вернее, его ученик. Я решился на это под влиянием момента. Вот как это случилось.
— У тебя теперь такой вид, будто ты скорбишь по чьей-то кончине.
— Ифи, для скорби существует много поводов.
— Ты часто вспоминаешь свою маму?
— Нет, но она всегда присутствует в моих мыслях, даже когда я не думаю о ней.
— Извини, что я коснулась этой темы.
— Извиняться не за что. Очень хорошо, что спросила. Так грустно, когда никто не спрашивает тебя о таких вещах.
— Да, это верно.
— А ты тоже вспоминаешь своих родителей? Я имею в виду — часто?
— Нет. Я ненавижу их за то, что они так со мной поступили. И в то же время я их люблю. Это тяжело. Вообще-то я беспокоюсь о матери. Ну, а отец — ведь он покончил с собой. И это тоже тяжело.
— Да, конечно.
— Знаешь, когда я впервые увидела тебя без волос, я тебя не узнала. Как это странно.
— Я вот о чем подумал. А что, если бы на голове было много волос и каждый волосок был отлит из свинца. Подумай только, какую тяжесть нам пришлось бы носить на голове. Это было бы невыносимым бременем. Волосы из свинца.
— А почему бы тебе не изобразить это на бумаге?
— Нет. Существует много других тем.
— А как насчет твоего обещания нарисовать меня? Ну, как кто-то нарисовал Мону Лизу.
— У африканской Моны Лизы не может быть загадочной улыбки. Нет.
— Что значит «загадочная»?
— Загадочная?.. Ну… таинственная, что ли.
— A-а, поняла.
Молчание. Они медленно обогнули ржавый остов автомобиля, кем-то давно здесь брошенного, и поравнялись с густыми зарослями кустарника, покрытого толстым слоем пыли. А на краю обширной поляны, где воздвигалось какое-то здание, в неглубокой лощине росло несколько пальмовых деревьев. Вдали завихрилось пыльное облако. Налетевший слева порыв ветра играл воротом рубашки Омово, а блузка Ифейинвы надувалась на спине и переливалась волнами. Но в следующее мгновение ветер утих и все вокруг замерло.
— Я нарисую тебя. Обещаю. Обязательно нарисую.
— Я буду ждать. Ты давно по-настоящему не занимался рисованием.
— Ты права.
— Дождливый сезон подходит к концу, и дела у тебя пойдут на лад.
— Я счастлив, что снова рисую.
— Я рада за тебя. У тебя есть любимое занятие. У меня же нет ничего. Только ты один.
— Туво предостерегал меня вчера. Не знаю почему. Сказал, что мне следует вести себя поосторожнее, особенно с замужними девицами.
— Он ревнует.
— Ему известно, что мы встречаемся?
— Не знаю. Он ухаживал за моей подругой Джулией, с которой мы вместе посещали вечерние классы. Потом однажды прислал мне записку, мол, хочет встретиться со мной. Он тайком от всех довольно долго обхаживал меня. Ревнует, вот и все.
— А какие у него есть на то основания?
— Он друг моего мужа. Они иногда вместе выпивают, обсуждают женщин и судачат о всякой всячине. Давай не будем говорить о них.
— Давай.
— Знаешь, я видела его… нет, этого я не должна тебе рассказывать.
— Почему? Расскажи.
— Ладно… Я видела его с женой твоего отца, Блэки. Они прогуливались однажды вечером вдвоем в Амукоко.
— Жена моего отца давно знакома с Туво. Они когда-то жили на одной улице.
— Не стоит говорить о них.
— Правильно.
— Послушай, Омово…
— Слушаю.
Некоторое время она пребывала в нерешительности, потом неожиданно остановилась и заключила его в объятия. Ее сияющие влажные глаза пытливо глядели на него. Омово подумал: «В этих глазах можно утонуть».
— Я здесь чужая, — сказала она. Лицо ее выражало муку. Омово коснулся пальцами ее щек. — С тех пор как я уехала из дома, я стала всюду чужой. Я ненавижу своего мужа, ненавижу эту жизнь, которую мне навязали родители. Я всюду чужая.
— Не надо так говорить. — Голос Омово звучал хрипло. Он взглянул на нее. Тонкое лицо, красивое, с гладкой кожей кофейного цвета; длинные, загнутые кверху шелковистые ресницы; маленький упругий рот и прямой, правильной формы нос. Черные волосы аккуратно заплетены в косички. Но больше всего его пленяли ее глаза. На удивление большие, умные, полные надежды. Казалось, они способны выразить все оттенки настроений и чувств. Он заглянул в эти глаза и снова ощутил, как в душе у него поднимается что-то прекрасное и чреватое опасностью.
Мимо медленно проехал армейский грузовик. Кузов был набит вооруженными солдатами. Они громко переговаривались между собой и пронзительно смеялись. Внезапное появление грузовика с солдатами нарушило атмосферу их встречи. Густое облако пыли взмыло вверх, и грузовик остановился. Когда Омово и Ифейинва поравнялись с ним, один из солдат отпустил по их адресу пошлую шуточку, другие захихикали. Ифейинва вцепилась в руку Омово и придвинулась к нему поближе.