«Счастливые океанийцы». Иллюстрация XIX века
0 том, что Ходжес осознавал эту ответственность, свидетельствуют многие его рисунки. Вряд ли было бы верным впечатление, что искусство и литература в Европе и Северной Америке, а также те, кто занимался ими, якобы не доросли до нынешнего понимания положения вещей. Или что самые поверхностные «работы, имеющие отношение к Южному морю», — детища последнего десятилетия прошлого и первого десятилетия текущего столетия. Если бы это было так, значит Поля Гогена заставила написать его таитянские картины лишь тоска по самобытности, далекой от действительности. Но ведь глядя на его картины, нельзя не вспомнить ту страстность, с какой Гоген нападал на колониальную администрацию и духовенство Таити. Кроме того, следует назвать таких писателей, как Герман Мелвилл и Роберт Стивенсон, для которых Южное море было больше, чем просто экзотический фон, каким его порой изображали Джек Лондон и Фридрих Герштеккер.106 Судьба художников, надеявшихся на то, что в Океании их ждет ничем не обремененная, «естественная» жизнь, весьма поучительна, и это нужно так или иначе учитывать. Ведь в конечном счете все они были разочарованы.
В июне 1894 года смертельно больной Стивенсон, прибывший на Самоа в надежде поправиться, писал своей кузине: «Здесь невозможно жить, болезненно не воспринимая последствий ужасной безалаберности и бесхозяйственности белых. Я пытался стоять в стороне и безучастно наблюдать, но это оказалось выше моих сил… Все это мешает мне работать и показывает мне отвратительное лицо этого мира». И Стивенсон прилагает все усилия для того, чтобы заключить мир между враждующими племенами и заклеймить позором последствия проведения в жизнь колониальной налоговой политики.
«Фанатики» Южного моря не только упускали из виду закономерности развития человеческого общества, но и почти не придавали значения великолепным свидетельствам материальной культуры, никак не вписывавшимся в картину того рая, который был создан ими в соответствии с европейскими представлениями. Если не считать гигантских скульптур острова Пасхи, то окажется, что о впечатляющем наследии океанийской культуры написано очень мало общедоступных книг. Например, о Нан-Мадоле, «тихоокеанской Венеции» на Поиапе, одном из Каролинских островов, представляющем собой громадный, раскинувшийся на площади более восемнадцати квадратных километров комплекс из девяноста двух искусственных островов, каналов, надмогильных памятников и укреплений. Площадь самого крупного храма на них составляет тысячу шестьсот квадратных метров. Его стены толщиной до полутора метров и высотой девять метров покрыты высеченными в камне узорами. По данным разных источников, вес отдельных базальтовых блоков, из которых возводились сооружения, достигал пяти тонн. Во время строительства их поднимали почти на двадцатиметровую высоту. Или, например, сложенные из гигантских полированных каменных блоков оросительные постройки в долине реки Ваимеа на острове Кауаи — остатки в прошлом высокоразвитой культуры водного хозяйства на Гавайских островах. И наконец, большие колонны и капители на Тиниане, входящем в группу Марианских островов, бывшие когда-то основами огромных «свайных построек», или описанные Туром Хейердалом скальные крепости в восточной части Полинезии, а также уже упоминавшиеся нами «аху» на островах Таити и Тонга. Подобного рода сооружения не могли возникнуть в атмосфере «покоя и блаженства». Справедливости ради следует, однако, заметить, что в те времена не могли еще знать обо всем этом.
Считалось, что романтика Южного моря якобы ограничивается районом Полинезии. Это объяснялось самыми разными причинами, роль которых временами то приувеличивалась, то приуменьшалась. Здесь мы остановимся только на одной из них: на взаимосвязи интересов получения прибыли с этнографическими описаниями «популярной» литературы. Эта связь позволяет частично объяснить, почему в последние десятилетия прошлого века Микронезию описывали относительно объективно, в то время как жителям Меланезии явно старались придать зверские черты. К описаниям Меланезии относятся сотни названий типа «Среди охотников за черепами и людоедов»… В сочинениях подобного рода смаковались описания того, как на островах Фиджи только что построенные лодки волокут к морю по телам людей, или как на Новой Гвинее убивают миссионеров.
«Жестокие океанийцы». Иллюстрация XIX века
Да, действительно, такое случалось, но для будней Меланезии это было, по-видимому, так же нехарактерно, как райская праздность для Полинезии. Прямо или косвенно подобные литературные поделки оправдывали способы, с помощью которых сильные мира сего захватывали рощи сандалового дерева на островах Фиджи или медь на острове Бугенвиля или сгоняли толпы хорошо сложенных «людоедов», чтобы на плантациях сахарного тростника предоставить им возможность отвыкнуть от «неприятных наклонностей».
И еще один аспект. Ведь колониальная эпоха безусловно была итогом эпохи географических открытий. Вне всякого сомнения, к ней относится и деятельность миссионерских обществ, охватившая в последние годы XVIII века всю Океанию. (Впрочем, испанские священники уже в XVII веке высаживались на Марианских островах и пытались обратить островитян в иную веру.) О таких «апостолах» написано много неодобрительного: одни порицают их за то, что они препятствовали колонизации, другие, наоборот, ругают за подготовку и активную поддержку этого процесса. Действительно, миссионеры из Бостона, например, внесли существенный вклад в то, что Гавайи превратились в государственное владение американцев. Достаточно и другой информации о неблаговидной деятельности некоторых священников. Следует напомнить, например, о тех варварах в церковном одеянии, которые сжигали «говорящие дощечки» — ценнейшие, содержавшие иероглифические письмена деревянные таблички жителей острова Пасхи, — или клеймили раскаленным железом «нецеломудренных» полинезийских девушек. Упадок традиционного уклада жизни в Океании стал результатом того, что эти архаичные культуры лишились своих религиозных основ. Впрочем, этим не ограничивались. Островитян заставляли носить чопорную, малопригодную для их климата одежду, руководствоваться этическими принципами, которые, надо полагать, были и не понятны им и ни на что не годились. На это можно было бы возразить, что усердие и пыл миссионеров якобы содействовали прогрессивному развитию (например, созданию языкового единства громадных территорий) и что среди тех, кто проявлял такое рвение, было много известных и честных исследователей, таких, как Уильям Эллис. Но если рассматривать вопрос в целом, то оказывается, что действия миссионеров носили в основном разрушительный характер: непосредственность островитян, их страсть к подражанию, древние культы и правовые нормы, художественные формы — все оказалось полностью уничтоженным или обесцененным. А новые идеалы, навязанные вместо этого, очень скоро выявили свою несостоятельность.
И наконец, еще одна банда «полуофициальных» лиц с белой кожей, орудовавшая на островах Южного моря: торговцы живым товаром. Силой и хитростью они похищали сотни и тысячи островитян, чтобы затем продавать их владельцам мексиканских шахт, перуанских и чилийских разработок залежей гуано, плантаций сахарного тростника в Квинсленде и на островах Фиджи. Для этого они высаживались на островах, где работали миссионеры, переодевались и выдавали себя за священников. Самый гнусный разбойничий набег торговцы живым товаром совершили в декабре 1862 года, когда увезли с собой более тысячи человек, практически все население острова Пасхи. Два года спустя на одном из перуанских рудников умер Маурата, последний «король» этого островного государства. Лишь немногим его подданным удалось вернуться на родину. Знания о великолепных каменных исполинах и «говорящих дощечках» канули в Лету вместе с теми, кто еще оставался на острове.
106
Немецкий путешественник по Северной Америке и Египту, этнограф и романист (1816–1872). Многие его произведения переводились на русский язык на рубеже прошлого и нынешнего веков.