При Иоанне IV важными указами 1562 и 1572 гг. право собственности служебных князей было еще более стеснено. Ограничения, касавшиеся прежде лишь большей части северо-восточных князей, теперь были усилены и распространены на всех князей, или «княжат». Князьям воспрещено было отчуждать каким бы то ни было способом свои земли, продавать, менять, дарить, давать в приданое. Владения княжеские могли переходить по наследству только к сыновьям собственников; в случае если князь не оставит после себя сына, его вотчина берется в казну «на государя». Право посмертного распоряжения вотчинами было поставлено под действительный контроль правительства. Княжеская вотчина могла перейти по наследству к одному из близких родственников, согласно завещанию собственника, лишь в том случае, если на это последует соизволение государя. Правительство, разрешая такие переходы земель, наблюдает за тем, чтобы они не нарушали государственных интересов, «посмотря по вотчине, по духовной и по службе». Эти указы преследовали, по-видимому, двойственную цель. С одной стороны, правительство имело в виду тесное подчинение княжеского землевладения власти государя и отчуждение в казну наследственных земель от некоторых, «высокоумничавших» княжеских родов. С другой стороны, приравнивая княжеские вотчины к вотчинам других частных владельцев и возложив на них, наравне с другими вотчинами, обязанность военной службы, правительство стремилось к тому, чтобы переход княжеских земель из рук в руки не нарушал их военно-служебного значения. Поэтому указ 1562 года существенно ограничил переход княжеских вотчин к женщинам, которые не могли нести военной службы. Княжеское владение так же, как всякая вотчина, не могло перейти ни к дочери, ни к сестре собственника. Вдова могла наследовать по завещанию только часть земель мужа и не имела права никому передавать перешедшего к ней имения; после ее смерти это имение отбиралось в казну. Для утверждения ее в правах наследства на всю вотчину требовалось особое разрешение государя[55].
Значение многих княжеских родов падало вследствие дробления или утраты их родовых владений; служба при дворе или на воеводствах ослабляла их связи с вотчинами, их местную власть и влияние. Иоанн III усиливает свою власть над личностью и владениями князей, лишает их права отъезда, ослабляет их личный авторитет в качестве советников государя, ограничивает северо-восточных князей в праве распоряжения вотчинами.
Всего этого было недостаточно для уничтожения остатков удельного порядка и для полного торжества новых государственных начал. Иоанн III прибегает к наиболее решительному средству – лишению многих князей их наследственных владений. Рассмотренный выше указ этого государя о наследовании земель северо-восточных князей предоставлял правительству широкий простор для отчуждения их вотчин в казну. Иоанн Грозный впоследствии обвинял Сильвестра в том, что он раздал княжатам обратно вотчины, отнятые у них по Уложению Иоанна III: «те вотчины, подобно ветру, роздал неподобно, и тем многих людей себе примирил». Князь Курбский говорил: «обычай есть издавна московским князем желати братий своих крови и губити их, убогих ради и окаянных вотчин, несытства ради своего».
Юго-западные князья Смоленской и Черниговской областей ко времени смерти Иоанна III лишились значительной части своих уделов. К 1505 году главные центры и волости бывшего Смоленского княжества перешли в собственность московского государя; Иоанн III передал своему сыну смоленские города со всеми «тянувшими» к ним селами и пошлинами, не упоминая уже о прежних их владельцах, князьях смоленского и литовского родов. Равным образом и князья Черниговской области: Воротынские, Волконские, Тарусские, Козельские[56], Мезецкие, Мышецкие утратили к 1505 году города и городки, бывшие центрами их уделов. Иоанн III завещает своему сыну Василию город Воротынск со всем, что было за князьями Воротынскими, город Тарусу, принадлежавший князьям Тарусским, город Мышегу, принадлежавший князьям Мышецким. Князю Дмитрию Иоанновичу переходит город Мещовск со всеми волостями, погостами и селами, которыми владели князья Мезецкие. Желая удалить некоторых князей из наследственных владений, правительство давало им земли в других местностях: князю Мих. Мезецкому вместо города Мещовска дали город Алексин, но без права дани и суда. В сношениях с иностранными государями Иоанн III указывал на полное подчинение ему служебных князей. На требование крымского хана собрать дань с одоевских князей, как делалось в старину, государь разъяснил ему, что удельные порядки отжили свое время: «Одоевских князей больших не стало, – ответил Иоанн крымскому хану, – отчина их пуста; а другие князья Одоевские нам служат, мы их кормим и жалуем своим жалованьем, а иных князей Одоевских жребии за нами. Что они тебе давали и твоему человеку, теперь им нечего давать, отчина их пуста; и теперь твоего человека я жаловал, а им нечего давать»[57].
55
Это значение опричнины выяснено путем тщательного изучения отрывочных указаний источников в статье С. Ф. Платонова (К истории опричнины XVI века. – ЖМНП. 1897. Октябрь. С. 261, 265–267, 271). Взгляд на опричнину как на орудие борьбы с боярством, высказан был ранее без полного обоснования в трудах Бестужева-Рюмина (Русская история. Т. II. С. 261–262), Белова Е. А. (Об историческом значении русского боярства. С. 107), Середонина С. М. (Сочинение Джильса Флетчера. С. 31). Соловьев объяснял учреждение опричнины тем, что царь «заподозрил вельмож в неприязни к себе и хотел иметь при себе людей, вполне преданных ему», но не мог иным путем удалить от себя «все старинное вельможество» (История России. Кн. II. С. 167; с. 164–166: описание отъезда царя в Александровскую слободу и казней, и изложение его грамот 1565 г.). В. О. Ключевский видит в опричнине «высшую полицию» (Боярская дума. С. 348–349). Принижая владетельных князей, Иоанн Грозный принял также некоторые меры к ослаблению архиереев в их значении владетельных вотчинников. Митрополиты и архиепископы, подобно западноевропейским епископам, имевшим вассалов, имели своих, не зависевших от великого князя, светских слуг – землевладельцев, «бояр великих и малых», детей боярских – вотчинников и помещиков. Владычные бояре и слуги, подобно боярам и слугам княжеским, служили при дворах архиереев, отправляли суд в пределах церковных владений, несли военную службу. Бояре «служили» архиереям на тех же условиях, на каких они служили князьям, «отказываясь от князя», они «приказывались» на службу к митрополиту или епископу. Иоанн Грозный стремится разрушить эти удельные порядки так же, как и все другие, и прибегает к тем же мерам насилия по отношению к владычным боярам, какими он пользовался против князей. Князь Курбский говорит: «по убиении митрополита (Филиппа) не токмо многих клириков, но и нехиротонисанных мужей благородных сколько помучено различными муками и погублено; бо там есть в той земли обычай: на церковной земле мнози мужи благородные светлых родов имения мают, во время мирное епископам служат, а егда брань належит от супостатов окрестных, тогда и в войску христианском бывают, когда не хиротонисаны». Ранее этих казней Стоглавый собор постановил, что архиереи могут назначать бояр на должности по церковному управлению и отрешать от них, лишь с «ведома царева». Боярским родам, которые издавна служили церковным властям, разрешено было служить святителям по-прежнему. Но если у святителя «изведутся такие боярские роды», то государь назначает святителю бояр и дворецких собственной властью. Правительство XVI века приняло меры против владычных бояр, крупных землевладельцев, усиливавших светское значение церкви, но не коснулось архиерейских детей боярских, мелких землевладельцев. Только царь Алексей Михайлович решился сократить число таких детей боярских – вотчинников, оставив архиереям только природных детей боярских, исстари служивших церкви (Каптерев Н. Светские архиерейские чиновники в древней Руси. С. 64, 70. 86, 97—101 и др.).
56
Ключевский В. О. Боярская дума. С. 223–224, 228; Валуев Д. Введение. С. 50, 123, 172, 173 и др.; Маркевич А. И. О местничестве. Гл. 47. С. 776 и след.; Он же. История местничества. С. 419, 457. – Д. Валуев полагает, что счет старшинством родов выработался к XVII веку. «По мере того как мы приближаемся к XVII веку и особенно со времени Романовых, роды, и особенно знатнейшие, начинают выделяться из общего распорядка в сомкнутые целые» (с. 169). Но автор сам же замечает, что следы такой классификации чести (которая идет вразрез закону органических соответствий местничества) появляются очень рано, с 1519 года. Не потому ли указания на старшинство родов встречаются гораздо чаще в XVII веке, чем в XVI веке; вследствие большей ясности взаимного отношения многих родов, реже возникали местнические счеты между лицами знатнейших и второстепенных родов? В XVII веке, по мере перемещения значения фамилий и появления большого числа родов, подвигавшихся выслугой на первые места, являлись в большем числе такие местнические споры между фамилиями, в которых не было надобности высчитывать соответствие звеньев одного рода родовым звеньям другого. А. И. Маркевич отмечает разницу между местничеством XVI и XVII веков, но полагает, что счет старшинством одной фамилии в целом ее составе над другой показывает, что «жизнь привела местничество в XVII веке к тому положению, какое было в древнейшее время до царских указов XVI века» (с. 457). Ср.: Шпилевский С. Союз родственной защиты у древних славян и германцев. Гл. V. С. 84 и сл.