— Девица! Одна?
— Ей никто не помогал, да она, по всей вероятности, и не решилась бы кому бы то было довериться.
— И что же? Ей удалось скрыться?
— Она не собиралась скрываться. И погибла. На гильотине.
Петербург. Зимний дворец. А. С. Протасова, П. А. Зубов.
— Ну-ка, ну-ка, Анна Степановна, погоди минутку, не торопись. Спросить тебя хочу.
— Чевой-то ты, Платон Александрович? Обеспокоился чем?
— Да не так чтобы обеспокоился, а любопытство разбирает. Что за узелок у нас такой со сватовством великого князя затягивается? Вот ты мне и объясни — от тебя ведь ничто не скроется.
— Ну уж, и ничто! Скажешь, батюшка. Глаз-то всего пара да ушей, а дел кругом вона сколько деется.
— Не сколько деется — о них и без тебя наслышан. Мне про сватовство узнать надо. Государыню пустяками беспокоить не хочу. Что это говорят, будто из того же семейства уже одну невесту брали да не удалась свадебка.
— Ах, ты об этом! Тут все просто. Матушка нашей невесты, Амалия, принцесса Гессен-Дармштадтская, вместе с сестрами сюда приезжала, когда наследнику, Павлу Петровичу, супругу выбирали. Амалия-то цесаревичу не показалась. Он глаз на Вильгельмину положил[17], в святом крещении Наталью Алексеевну. Государыня наша тоже с выбором согласилась. Вот и обвенчали их, да знаешь, ровно в день рождения цесаревича — двадцать один год ему стукнул.
— Дальше, дальше, Анна Степановна. Знаю, не задалась у молодых жизнь. Почему это?
— Ну, Платон Александрович, промеж мужа и жены один Господь судья.
— А причем здесь муж и жена? Я о государыне говорю. Что она-то принялась делать?
— Как это что? Нехорошо ты как-то пытаешь меня, Платон Александрович. И сказать мне тебе больше нечего.
— Есть, есть что сказать, Анна Степановна. А то ведь иной раз свободным временем заглянул бы к тебе, коли дружба наша старая тянется. Так что, тянется, нет ли?
— Какой ты, Платон Александрович! Чисто банный лист. Ну, поженились молодые, ну, цесаревич в молодой супруге души не чаял. Обо всем на свете забывать стал. Какая там матушка, какая государыня — никаких советов и наставлений слушать не стал. На свою Наталье Алексеевну как на икону глядит, только что не молится.
— Понятно! Не стерпела наша государыня.
— Материнское сердце…
— Брось ты с материнским сердцем! Перерос я бабьи сказки слушать. Лучше скажи, как великая княгиня себя повела. Поди, стала царственным муженьком командовать, а уж такого государыня императрица и впрямь стерпеть не могла.
— Ну чего ко мне пристал, коли сам все знаешь.
— Все, да не все. Мне мелочишки всякие нужны.
— Какие еще мелочишки. Забрюхатела великая княгиня — цесаревич ровно ума решился. Вокруг нее только и крутится, каждую прихоть исполняет. Надоел уж государыне со своими страхами. Ей дела решать. Тут как раз еле-еле от Емельки Пугачева отбились. Самозванка — Бог сжалился — в крепости померла. Княжна Тараканова. С турками не разберешься…
— Григорий Александрович князь Потемкин-Таврический в гору пошел.
— Да не сбивай ты меня, Платон Александрович, Бога ради.
— Чтоб не забыть, вечером у себя одна будешь? Племянницы на балу плясать станут?
— Могут и на бал уехать. К Барятинским. Только ехать-то к ним неудобно — дорога много часу берет.
— Вот и ладно. Часу в седьмом уедут?
— В восьмом, да ты что, и впрямь?..
— Даром спрашивать не стал бы. Так что же там с великой княгиней?
— Что-что. Тяжело рожала, да так и не разродилась. Померла. Думали, цесаревич с горя свихнется. Ночами не спал, днями сидел, словечка не промолвит. Видеть никого не хочет. Ну, материнское сердце и не выдержало.
— Опять материнское сердце. Умная ты у нас, Анетта, чего ж комедию ломаешь. Что государыне понадобилось?
— Вот ты и не прав, Платон Александрович. О сыне государыня думала, только о сыне. Для того ему и представила письма, чтоб охолонул, в себя пришел.
— Какие еще письма?
— Которые один из кавалеров придворных великой княгине писал. Известно, амурные.
— Вот как! Вовремя, значит, нашлись.
— Да уж так вышло. Сначала цесаревич и в руки их брать не хотел, а потом…
— Что потом? О покойнице же речь!
17
Великий князь Павел Петрович 29 сентября 1773 г. сочетался браком с принцессой Гессен-Дармштадтской Вильгельминой, нареченной в православии великой княгиней Натальей Алексеевной.