— Знаток! Мне тоже, впрочем, по сердцу не пришелся. Подбородок тяжел. Все выражение злое какое-то. — «И опять вам бы насмехаться над молодцом, государыня, а он от чистого сердца. А уж как ваше величество в коридоре через приоткрытую дверь увидел, полчаса слова выговорить не мог. Своим глазам не верил».
— Не глядела я на него. Впрочем, показалося — недурен. — «Где там недурен, государыня! Красавец писаный. Высокий. Статный. Ловкий. Глаза, глаза-то какие — карие, с поволокой, не оторвешься; и здоровьем похвастать может». — А это откуда взяла? — «Доктор Роджерсон Иван Самойлович сказывал».
Который день прошел, не решилась. Что себе-то врать: не решилась у Марьи Саввишны спросить. По былым временам минуты бы не ждала — всех к допросу вызвала. Теперь не то. Покою хочется. Чтобы все надежно было. А тут…
Нынче, как ко сну убирали, хотела Марью Саввишну задержать, а она из кармана портретик миниатюрный достает: не соблаговолите ли взглянуть, государыня. Посмотрела: тот корнет хорошенькой, что конфекты ей приносил. С чего это, спрашиваю, персоны молодых людей носить стала. Со мной ведь никак обручилась, аль забыла? Слово дала, мне одной служить, обо мне одной думать, а тут — корнет!
Смеется. Похвастать, мол, пришел. Первый в своей жизни портрет списал — похож ли? Подивилась: откуда бы мысль такая у корнета? Марья Саввишна руками замахала: не у корнета! Где ему! Анна Степановна присоветовала. Левицкого подсказала. Портрет вышел и впрямь преотличный.
Анне Степановне-то что? Или все племянниц сватает? Перекусихина снова руками замахала: нешто Анна Степановна за такого девиц своих отдаст. Ей деньги да титулы подавай, а тут… Что тут? Не дворянин, что ли? Безродный какой?
Марья Саввишна вскинулась: дворянин! Конечно, дворянин! Салтыков мне во всех подробностях рассказывал. Смоленские они. Со времен Грозного, смоленские. Род свой от дьяка Игнатия Зубова по прозвищу Ширяя ведут. Оно не Бог весть что, но служба царская. И цесарских послов доводилось встречать царским именем, и в Поместном приказе сидеть.
Богатства не нажили — это верно. Дедушка корнета нашего членом Коллегии экономии состоял, на девице из Трегубовых женился. Батюшка — в Конной гвардии служит. Супруга, хоть и всего-то армейского прапорщика дочь, целую тысячу душ в приданое принесла, да еще, сказывают, собой отменно хороша. В возрасте сейчас, а все равно глаз не оторвёшь. Вот и детки в нее пошли: один другого краше. Тем и фельдмаршала купили — заботиться о них стал.
А Салтыкову, спрашиваю, что за печаль? — Перекусихина ко всем вопросам готова: фельдмаршал батюшке корнета поместья свои в управление препоручил, оттуда и забота. — Может, сердце не камень, раз родительница корнета так собою хороша? Посмеялись: фельдмаршал на то и фельдмаршал, чтобы победы на всех ратных полях одерживать. Рогатый супруг — что за диво. Как в такой болтовне о фрейлине спросить! Одна в опочивальне осталась, опять за сердце взяло. Разучилась, самой себе разучилась правду говорить. Всю жизнь на котурнах. Всю жизнь будто на балу. Разве так с Орловыми было! Гриша… Гришенька… Это Алексей расчетливый, а богатырь наш российский — куда ему? Надоедать стала царицына опочивальня, и скрываться не подумал. По своей воле приходил. Все чаще отговорками отделывался.
Хуже всего как страсть ему припала родней заниматься. Думала, слава Богу, не метрессками, а вышло еще хуже. Одна у них кузина — тощенькая, бледненькая, дунь — переломится. В лице ни кровинки. Руки на свет прозрачные. Кто-то сказал, как свечка грошовая восковая: тает да к земле клонится. Тринадцать лет — что за годы, а с такой и вовсе не до амуров. Роджерсона искать надобно. Гриша Ивана Самойловича и привез. Очень ему верил. Самому уж под сорок было. В самом расцвете сил. Подковы гнул. Оглоблю о колено ломал. Румянец во всю щеку. Кровь с молоком. Ночь напролет кутить может, наутро — как маков цвет. Привязался к кузине, к Катеньке своей ненаглядной[11]. Надо же — тезка! Кто б на такую блажь внимание обратил, а он от нее никуда. Про двор забыл. Обязанностями служебными неглижировать стал. Камергер. Действительный. Президент Канцелярии опекунства иностранных. Генерал-фельдцейхмейстер. Депутат от Копорского уезда в Комиссии для сочинения проекта уложения. Может, обязанности и не так обременительны, да на людях бывать надо. К случаю что сказать. Ночами не узнать было. Мыслями в отдалении витает. Отвечать невпопад стал. Тогда-то поняла: не любил. Ни великую княгиню. Ни императрицу. Не любил! А любить способен был. Не на Екатерину Алексеевну карта его выпала — на девчонку некрасивую да хворую, и ничем тому помочь нельзя. В Москву на эпидемию холерную отпустила, как там все утихать начало. Чтобы как героя встретить. Чтобы все почести воздать. Тщеславие человеческое разбудить. Так не было у Гриши тщеславия! То-то и беда: не было!
11
Речь идет о Екатерине Зиновьей (ум. в 1781), родственнице Григория Орлова (ум. в 1783).