Но Сергей демонстративно отвернулся, потер рукой щеку, нарочно, чтобы скрыть от Немого движения губ, и сказал развязно, с грубой жестокостью, как говорили раздраженные паханы в зоне:
— Слушай, падло, не пяль свои беки. Я все про тебя знаю. Ты и слышишь, и говоришь!
Обернулся: на лице Немого цвела все та же по-идиотски счастливая улыбка. Неужели глух? Может, не об этом старике говорил участковый?.. Но решил продолжить тем же презрительным тоном:
— Ты что, сопляк, думаешь буду с тобой разводить толковище?! Мне нужен Граф. — Улыбка не гасла. Тогда Сергей с привычной небрежностью, как пачку сигарет, достал из кармана пистолет. — Ты что, меня за фраера держишь? Повторяю: мне нужен Граф! Считаю до пяти и стреляю. Раз…
Немой заюлил, задвигал губами. Играл выразительно, как профессиональный мим, и Сергей все понимал: я не слышу… Что вы от меня хотите? Зачем вы пришли ко мне? Вы, наверное, ошиблись… Сжальтесь над стариком…
— Два!
Сергей включил радио. Нет, не безмолвная часть интерьера — работает, услаждает глухаря! В комнату ворвалась опереточная музыка. Он усилил звучание, поднял пистолет и, почти не целясь, выстрелил в тонконогую рюмку. Она исчезла. На стекле серванта, рядом с куском лейкопластыря, появилась дырочка с мелкими густыми лучиками.
Гнусная улыбочка перестала жить, застыла, как на фотографии…
— Три! — крикнул Сергей и направил пистолет на Немого.
Секунда не пролетела, как тот рухнул на колени и заговорил, завопил сбивчиво:
— Нет… Нет… Нет… Я старый… Пожалейте… Не знаю никакого Графа.
Голос у старика оказался молодым и звонким, не огрубел от времени, от пьянства, от табака.
— Четыре! — прозвучало равнодушным приговор…
— Я позвоню… позвоню, — заторопился старик, обмахиваясь руками, как от налетевших пчел. Подбежал к полинявшему дивану, отбросил пышную подушечку, — оказывается, под ней, в самом уголке прятался серенький телефон.
Улыбка отпала, губы безвольно подергивались. Дрожали и пальцы. Все время опасливо поглядывал на Сергея: то ли выстрела боялся, то ли, что подойдет, подсмотрит набираемый номер.
Потом, прикрыв костлявой рукой подбородок, нос, часть трубки, он долго и жарко шептал что-то…
Сергей приглушил опереточную мелодию, сказал повелительно:
— Я хочу с ним говорить…
Не отрывая трубку от уха, Немой услужливо закивал. Теперь он выслушивал какие-то указания, трусливо поддакивая.
— Так… Так… Понятно… Так… Они хотят поговорить с вами… Так-так… Сейчас передаю.
Сергей подошел, отогнал движением пистолета Немого, подождал, пока тот не присел возле приемника.
— Здравствуйте, Граф. Я давно ищу встречи с вами.
— И я. Признаться, очень хотел бы вас увидеть, уважаемый Сергей Андреевич, — раздалось в ответ. — Но к вам, согласитесь, не подойдешь. Вас так старательно охраняют… А поговорить нам надо. У нас с вами много общего, мы бы поладили, уверен. Я, например, всегда к вашим услугам. Только прикажите…
— Бета у вас? — прервал его Сергей.
— Не беспокойтесь о ней. У нас, сидим, пьем чай, мило беседуем… Хотели вам позвонить, но передумали. Вы поймите нас: противно и оскорбительно говорить с любимым человеком по телефону, который прослушивается официальными органами… Приезжайте-ка лучше вы к нам. Славно посидим вчетвером за самоваром… Да, захватите с собой те тетрадки из сундучка, будьте любезны. Если вас не затруднит, конечно. Это роковые тетрадочки, скажу я вам. Они могут даровать славу и казнить смертельно…
Сергей сжался, казалось, в последнем, отчаянном усилии, пытаясь укротить рвущийся наружу гнев. Невыносим был этот омерзительно ’ мертвый голос, эта улыбка, опять повисшая на лице Немого, теперь уже злорадная, все предвидящая…
— Передайте ей трубку, пожалуйста…
— Конечно, конечно… Веточка, милая, тебя…
Болью пронзили его услышанные слова:
— Сереженька, милый, я…
И тут же прервал их, вторгся масляно-ледяной речитатив Графа:
— Мы все вас ждем, уважаемый Сергей Андреевич. С тетрадями. Кстати, где они, у вас дома?
— Нет. Со мной.
— С вами… Странно… Но я вам верю…
И короткие гудки прервали связь своей оскорбительной монотонностью.
Немой привстал, все так же злорадно улыбаясь:
— Идем?
— Да.
— Сначала покажите…
Сергей откинул полу пиджака, продемонстрировал выступающие на треть из кармана тетради.
— Чудненько… Идем! — К Немому вернулась прежняя доброжелательность.
Они вышли на лестничную площадку. Дед захлопнул дверь и стал спускаться вниз по ступеням. «Надеюсь, увидят ребята, не пустят нас», — подумал Сергей о тех, кто сидел в машине.
Но дед все предусмотрел… Он открыл ключом дверь квартиры первого этажа, прошел через крохотную прихожую в кухню и растворил окно.
— Лезьте первым, — сказал он тихо. — А мильтоновский тырхун с вертуном[70] пусть стоит, где стоял…
Сергей выпрыгнул из окна на зловонную мусорную кучу и двинулся, подталкиваемый дедом, меж двух кирпичных заборов во двор соседнего дома.
Путь продумал дед скрытный. Дворами, подъездами, узкими переулочками… Минут пять они сидели под лестницей какого-то старого дома: дед прислушивался, не идет ли кто следом, потом за трухлявым забором выкурили по сигарете. Наконец, пройдя вдоль стены многоэтажного дома к неприметной скамеечке, сели.
Дед заявил деловито:
— Рано пришли… Подождем… Надо, чтоб стемнело…
Сергей ни о чем не расспрашивал его, зная, что не получит нужного ответа.
Когда сумерки заползли во двор, а в окнах начали зажигаться огни, дед привстал, еще раз огляделся, медленно вертя головой, и толкнул Сергея.
— Пора… Тут рядом…
Но «рядом» оказалось совсем не то, что предполагал Сергей. Их ждали красные «Жигули». Дед произнес коротко, неожиданно твердо:
— Влезай!
За рулем спиной к Сергею неподвижно сидел человек. Видны были его прилизанные волосы да непомерно длинные уши.
— С Богом! Трогай! — теперь уже приказал дед.
Машина стала медленно выруливать к раскрытым воротам. Ветвистыми московскими улицами добрались до Белорусского вокзала и выехали на Ленинградский проспект. Миновали Сокол, помчались к Химкам, но неожиданно за мостом через Москву-реку машина свернула направо. Долго виляла по узким ухабистым дорожкам, пока не остановилась на маленькой полянке, окруженной безликими деревьями.
— Вылезай! — обрадованно выдохнул дед.
Сергей вышел из машины. Темнота поглотила все вокруг, только в одной стороне сквозь густые заросли видны были играющие на реке блики от недалеких городских огней.
Рядом вырос парень с длинными ушами — они четко прорисовывались в темноте.
— Тетрадки давай!
Сергей отступил на шаг.
— Я отдам их Графу.
Парень выругался. В руке его блеснул нож.
— Жизнь не дорога?.. Ну!
Обожгла мысль: здесь же, в Химках, нашли Хряща с раздробленным черепом. И Сергей нырнул вперед под правую руку ушастого парня, державшую нож, схватил ее чуть выше локтя, выпрямился и перебросил через спину уже беспомощную, тяжелей дышащую массу. Ушастый, перевернувшись в воздухе, грохнулся на землю, снизу донесся сдавленный протяжный стон.
— А со мной не хотите познакомиться?
Глаза привыкли к темноте: метрах в трех от Сергея коренасто высилась фигура точь-в-точь, как на рисунке Виталика: черный человек в агрессивной позе гориллы! Только под опущенной правой рукой не четыре точки, а силуэт пистолета…