И у него были обязанности, призывавшие его в Арамон.
Питу дал себе слово немедленно вернуться в Арамон, как только он сделает все необходимое для Катрин.
Приняв такое решение, он с устного позволения г-на Бийо и молчаливого — г-жи Бийо вошел в комнату больной.
Катрин ожидала его с нетерпением; судя по лихорадочному блеску ее глаз и яркому румянцу, можно было подумать, что у нее, как и предупреждала г-жа Клеман, лихорадка.
Едва Питу притворил за собой дверь, как Катрин, узнав его походку (что было нетрудно, ведь она ожидала его прихода уже около полутора часов), торопливо повернула в его сторону голову и протянула ему обе руки.
— A-а, вот и ты, Питу! — сказала она ему. — Как ты долго!..
— Это не моя вина, мадемуазель, — заметил Питу. — Меня задержал ваш отец.
— Отец?
— Да… Верно, он о чем-то догадывается. Да и я сам не стал торопиться, — со вздохом прибавил Питу, — я знал: у вас есть то, о чем вы мечтали.
— Да, Питу… да, — опустив глаза, призналась девушка, — да… спасибо.
Потом еще тише она проговорила:
— Какой ты хороший, Питу! Я тебя очень люблю!
— Вы так добры, мадемуазель Катрин, — произнес готовый расплакаться Питу, чувствуя, что ее дружеское расположение к нему — лишь отзвук ее любви к другому; как бы скромен ни был славный малый, он чувствовал в глубине души унижение, оттого что был лишь бледным отражением Шарни.
Он поторопился прибавить:
— Я вас побеспокоил, мадемуазель Катрин, так как мне сказали, что вы хотите что-то узнать…
Катрин прижала руку к груди: она искала письмо Изидора, чтобы собраться с мужеством и задать Питу мучивший ее вопрос.
— Питу! Ты такой ученый… Ты можешь мне сказать, что такое Сардиния? — сделав над собой усилие, спросила она.
Питу призвал на помощь свои географические познания:
— Погодите, погодите-ка, мадемуазель… Я должен это знать. Среди многочисленных предметов, которым брался учить нас аббат Фортье, была и география. Сейчас, сейчас… Сардиния… Сейчас вспомню… Ах, мне бы первое слово вспомнить, я бы вам сразу все рассказал!
— Вспомни, Питу… Ну вспомни, — просила Катрин, умоляюще сложив руки.
— Черт подери! — не удержался Питу. — Это самое я и пытаюсь сделать! Сардиния… Сардиния… A-а, вспомнил!
Катрин облегченно вздохнула.
— Сардиния, — начал Питу, — Sardinia римлян, это один из трех больших островов в Средиземном море; он находится южнее Корсики, их разделяет пролив Бонифачо; он входит в состав Сардинского государства, которому дала название, его еще называют Сардинским королевством. Это остров протяженностью в шестьдесят льё с севера на юг и шестнадцать — с востока на запад. Население Сардинии составляют пятьдесят четыре тысячи человек; главный город — Кальяри… Вот что такое Сардиния, мадемуазель Катрин.
— Ах, Боже мой! Какое же это, наверное, счастье — так много знать, господин Питу!
— Просто у меня хорошая память, — объяснил Питу (пусть была оскорблена его любовь, зато его самолюбие было удовлетворено).
— А теперь, — осмелев, продолжала Катрин, — после того, что вы рассказали мне о Сардинии, не скажете ли вы, что такое Турин?..
— Турин?.. — повторил Питу. — Разумеется, мадемуазель, с удовольствием… если, конечно, вспомню.
— Постарайтесь вспомнить: это самое важное, господин Питу.
— Ах, вот как? Ну, если это самое важное, — заметил Питу, — придется постараться… Но если мне не удастся вспомнить, я разузнаю…
— Я… я… Я бы хотела знать теперь же… — продолжала настаивать Катрин. — Попытайтесь вспомнить, дорогой Питу, ну, пожалуйста!
Катрин вложила в свою просьбу столько нежности, что Питу охватила дрожь.
— Да, мадемуазель, я стараюсь… — прошептал он, — я стараюсь изо всех сил…
Катрин не сводила с него глаз.
Питу запрокинул голову, словно искал ответа на потолке.
— Турин… — проговорил он. — Турин… Ну, мадемуазель, это потруднее, чем Сардиния… Сардиния — это большой остров в Средиземном море, а в Средиземном море — всего три больших острова: Сардиния, принадлежащая королю Пьемонта; Корсика, принадлежащая французскому королю, и Сицилия, принадлежащая неаполитанскому королю. А Турин — это же всего-навсего столица…
— Что ты сказал о Сардинии, дорогой Питу?
— Я сказал, что она принадлежит пьемонтскому королю; думаю, я не ошибаюсь, мадемуазель.
— Все так, именно так, дорогой Питу: Изидор сообщает в письме, что отправляется в Турин, в Пьемонт…
— A-а, теперь понимаю… — промолвил Питу. — Так-так! Король послал господина Изидора в Турин, и вы меня спрашиваете, чтобы знать, куда едет господин Изидор…
— Зачем же еще я стала бы тебя спрашивать, если не ради него? — удивилась девушка. — Какое мне дело до Сардинии, Пьемонта, Турина?.. Пока его там не было, я не знала, что это за остров и что это за столица, и меня это нисколько не интересовало. Но ведь он уехал в Турин!.. Понимаешь ли, дорогой Питу? Вот я и хочу знать, что такое Турин…
Питу тяжко вздохнул, покачал головой, но от этого его желание помочь Катрин ничуть не уменьшилось.
— Турин… — пробормотал он, — погодите… столица Пьемонта… Турин… Турин… Вспомнил! — Турин — Bodincemagus, Taurasia, Colonia Julia, Augusta Taurinorum[19], как его называют древние авторы; в наши дни — это столица Пьемонта и Сардинского государства, расположенная на слиянии рек По и Доры; один из красивейших городов Европы. Население сто двадцать пять тысяч человек; резиденция короля Карла Эммануила… вот что такое Турин, мадемуазель.
— А как далеко от Турина до Пислё, господин Питу? Вы же все знаете, значит, и это тоже должны знать…
— Еще бы! — воскликнул Питу. — Я, конечно же, скажу вам, на каком расстоянии находится Турин от Парижа, а вот от Пислё — это уже сложнее…
— Ну, скажите сначала, как далеко Турин от Парижа, а потом, Питу, мы прибавим восемнадцать льё, разделяющие Париж и Пислё.
— Ах, черт побери, это верно, — согласился Питу.
И он продолжал:
— Расстояние от Парижа — двести шесть льё, от Рима — сто сорок, от Константинополя…
— Меня интересует только Париж, дорогой Питу. Двести шесть льё… и еще восемнадцать… итого — двести двадцать четыре. Значит, он в двухстах двадцати четырех льё отсюда… Еще третьего дня он был здесь, в трех четвертях льё от меня… совсем рядом… а сегодня… сегодня, — продолжала Катрин, заливаясь слезами и ломая руки, — сегодня он от меня в двухстах двадцати четырех льё…
— Нет еще, — робко возразил Питу, — он уехал всего два дня тому назад… он едва ли проделал половину пути…
— Где же он?
— Этого я не знаю, — отвечал Питу. — Аббат Фортье объяснял нам, что такое королевства и их столицы, но ничего не говорил о соединяющих их дорогах.
— Значит, это все, что тебе известно, дорогой Питу?
— Ну да, Бог мой! — вскричал географ, чувствуя себя униженным, оттого что так быстро исчерпал свои познания. — Если не считать того, что Турин — логово аристократов!
— Что это значит?
— Это значит, мадемуазель, что в Турине собрались все принцы, все принцессы, все эмигранты: его высочество граф д’Артуа, его высочество принц де Конде, госпожа де Полиньяк — одним словом, шайка разбойников, злоумышляющих против народа; надо надеяться, что всем им когда-нибудь отрубят головы при помощи гениальной машины, которую сейчас изобретает господин Гильотен.
— Ой, господин Питу!..
— Что, мадемуазель?
— Вы опять становитесь жестоким, как после вашего первого возвращения из Парижа.
— Жестоким?.. Я? — переспросил Питу. — Да, верно… Да, да, да!.. Господин Изидор — один из этих аристократов! И вы за него боитесь…
И со вздохом, не менее тяжким, чем те, о коих мы уже много раз сообщали, он продолжал:
— Не будем об этом больше говорить… Давайте поговорим о вас, мадемуазель Катрин, а также о том, чем еще я могу быть вам полезен.
— Милый Питу, — отвечала Катрин, — письмо, которое я получила сегодня утром, будет, вероятно, не единственным…
— И вы хотите, чтобы я сходил за другими?..
— Питу… раз уж ты был так добр…
— … то не действовать ли мне и дальше таким же образом?