Сергей Круглов. «Новоначалие» [286].
В этом случае гиперонимом игрушки не просто заменяется гипоним куклы: игрушками могут быть фигурки зверей, животных, птиц, а также и не антропоморфные и не зооморфные изделия или даже любые предметы, которые используются в игре.
При сравнении грамматически одушевляются даже такие средства игры, как письменные знаки:
Коль скоро лег на свой диван —То и гляжу в журнал, как бы в окно с решеткой,Где побежали врассыпную крысы —Словно играют в букв и запятых.
Владимир Кучерявкин. «Коль скоро лёг на свой диван…» [287].
Одушевлению способствует и сравнение человека (в следующем контексте – метонимически представленного только взглядом) с нарисованным изображением человека:
По коридору шел задумчиво сосед.Летела кепка в волнах теплого заката.И взора длинный огненосный рядПохож был на заборного плаката.
Владимир Кучерявкин. «По коридору шел задумчиво сосед…» [288].
В поэтических текстах одушевленными предстают движущиеся предметы:
Господи! – помоги намРодину «Ё» и тюремНа виноградье умномЗасимовых СоловковИзбыть, как в противочумномБараке забыли теремДобрыне-былинным гимномПриветствовать облаков.
Слава Лён. «Послание к лету – в Лету» [289].
Возможно, что в этом случае на грамматический сдвиг повлияло и то, что внешний вид облаков принято сравнивать с очертаниями живых существ.
Способность к самостоятельному передвижению издавна признавалась одним из характерных признаков живого. Как указывал Аристотель, «начало движения возникает в нас от нас самих, даже если извне нас ничего не привело в движение. Подобного этому мы не видим в [телах] неодушевленных, но их всегда приводит в движение что-нибудь внешнее, а живое существо, как мы говорим, само себя движет (Нарушевич 2002: 77).
Но и несамостоятельное (каузированное) движение, подверженность какому-либо воздействию способствует поэтическому одушевлению – не только предметных, но и непредметных существительных:
Как спалось у Тамары в подсобке,Где гоняли дурного кина.Да еще – про манчжурские сопкиНезабвенная песня одна.
Мария Степанова. «Жена» [290] ;
Вот я снова за столом:Чай пью, газет терзаю.Остальные что-то спят,Только ноздри шевелятся.
Владимир Кучерявкин. «Вот я снова за столом…» [291] ;
– А сами-то кто, Тугда и Гда?– Наречия хронотопа.– А ты-то отколь, Тыгыдымский Конь?– Из давнего допотопа.
А неча было коверкать и кувыркать языка, как теста!Кумекай теперь, откуда и как прискакак и имеем место.
Яна Токарева. «Книксен Маше Степановой» [292].
Движение предмета (или его предназначенность для движения) как основание для художественного олицетворения в полной мере представлена в следующем стихотворении:
Широка страна родная,есть в ней город Федосея,в нём есть угол заповедный,где дорожное железоразветвлённое лежит.Там идёт весёлый дизель,механический любовник,он кричит предельным басом,трандычит железным мясом,он ужасен и прекрасени от мощности дрожит.
Он идёт по переулкам,отдалённым перегонам,тупикам и закоулкамсобирать своих вагонов,красных, чёрных и зелёных.А печальные вагоны,безголовые бараны,а ещё точнее, овцы,щиплют траву по газонам,дуют воду из-под крана,тёплым пузовом дымятся,обрамляет их природа,окружает их среда.
Их вытаскивает дизель,механический любовник,из бузинного прикрытья,любит их с ужасной силойи влечёт по белу свету,по родной стране советской,груз возить разнообразныйдень туда, а день сюда.
И бегут они семейно,под ногами рельсы гнутся,и осмысленную пользупроизводят между тем.Так свершается в природеи, конкретно, в Федосее,сочетание различныхмеханизмов и систем.
Александр Левин. «Послание из города Федосеи по вопросу о некоторых экологических системах» [293].