Скворцов был недоволен конференцией.
– Ишь ты! – возмущался он. – «Не искоренены традиции буржуазной науки»! «Вы пропагандисты разоблачённого Марра!»[189]… Нет, Лавр Фёдорович, как же так? Разве не эти же черти совсем недавно навязывали нам клятого Марра? Что вы думаете?
– Думаю, если бы не книга Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», они бы и сейчас раздували маррово кадило.
– Да, да. Сталин гений.
Лавр знал, что на эту дорожку – восхваление Сталина, только ступи, и считай, вечер пропал, а потому заговорил о другом.
– Меня, – сказал он, – больше всего поразило требование изучать не античные города Крыма, а местные этносы.
– А я объясню! Помните их старую идею представить Крым древнерусской землёй?
– Помню. Вы мне рассказывали.
– Теперь к ней пристегнули марксизм! Нам, то есть вам, велено учесть, что на русской земле Крыма заезжие колонизаторы эксплуатировали трудящихся крестьян. И наша – то есть, простите – ваша задача найти нужные древности. Впрочем, в Приднестровье мне дают примерно такие же установки.
– А ещё, вот: велели переделать экспозиции крымских музеев в марксистском освещении. Это как понимать?..
Так они и ехали в полной гармонии, перемывая косточки начальственным академикам, страшно далёким от полевой работы и настоящей науки.
Когда прибыли на место раскопок, Лавр отпустил машину.
– Приезжай в пятницу, – сказал он водителю. – Отвезёшь профессора в порт, а меня домой. Три дня своих не видел.
Машину, хорошо помятый «Виллис», им ради участия в конференции выделил Балаклавский райком партии.
Пока сотрудники Лавра устраивали профессора в экспедиционной палатке и готовили для них ужин, сам он беседовал со своим заместителем. Обсуждали планы на завтра.
– А кстати! – сказал помощник. – Приехал некий товарищ, наниматься к ним копателем.
– И где он?
– Но площадке, Лавр Фёдорович. Осматривается, пока светло.
…Незнакомец стоял на фоне моря с осколком древнегреческой амфоры в руках. Лавр ещё издали закричал:
– Эй! Вы там поосторожнее с артефактом!
Тот засмеялся и положил черепок на землю. Это был Лёня Ветров.
– Боже мой! – обрадовался Лавр. – Какими ветрами?
– Всё шутишь! – приобнял его Лёня. – Каламбуры твои дешёвые.
– Нет, в самом деле. Твоя контора меня совсем забыла. Опять, что ли, проснулся интерес у начальства? Я ничего нового сказать не могу.
Он решил, что Лёня только ради секретности сказал, будто приехал наниматься к ним простым рабочим.
– Нет, Лавр, – ответил тот. – Кончилась военная неопределённость, и кончился интерес к твоим прогнозам. Начальники, они, знаешь, не любят, когда им навязывают решения. В стабильных условиях им своего ума хватает!
– Какой ты, однако, смелый. Повысили, что ли?
– Наоборот! Уволился. Буду работать с тобой.
– Ты, что, всерьёз нанимаешься к нам копателем? Зачем?!
– Помнишь, ты рассказывал, что будет с Берией и всеми нами после смерти Сталина? Конечно, помнишь. А мне известно, что ты всегда прав. И решил я не дожидаться этих ужасов, сослался на старую рану и ушёл в отставку.
– Ты был ранен? – удивился Лавр. – Где? Когда успел?
– Давно, ещё когда служил опером. В 1934-м брали банду. Несколько десятков отморозков. Грабили, убивали, издевались над людьми. Суд над ними по радио транслировали! Обвинитель фразу Горького помянул: «От хулигана до фашиста один шаг». Четверых к расстрелу, включая того, который меня порезал. Остальным дали от года до двадцати. А меня заштопали и перевели заниматься студентами. Учли, что я грамотный и почти год отучился на литературных курсах.
– Очень интересно.
– Я много чего рассказать могу! – похвастался Лёня. – Как шпиона разоблачил… Ещё всякое… А ты мне – про историю. Договорились? Очень мне хочется историю понять.
Попадая в прошлое, Лавр чувствовал, что некие нити связывают его с будущим. Теперь приобретённый опыт позволял ему ощущать те же самые нити оттуда в свою настоящую реальность. Они будто корешки прорастают от самого начала времён! – и он роется в земле, отыскивая следы той жизни, желая быть причастным к прошлому своего народа во всей его целостности.
189