Разумеется, было бы несправедливо подчиняться авторитету тех ученых, которые безмерно строго относятся к сочинению Евсевия «Жизнь Константина». Отзывы этих ученых носят печать иперкритицизма. Но с другой стороны и суждения Ранке и ему подобных ученых могут быть принимаемы с некоторыми ограничениями. Евсевий, как описатель собственно жизни Константина, может находить для себя много серьезных извиняющих его обстоятельств. Как справедливо замечено историком Ранке, Евсевий писал не биографию в точном смысле этого слова, а оставил памятник в честь великого христианского императора. Другими словами, он написал «похвальное слово» в честь Константина. А в такого рода произведениях древние позволяли себе большую свободу. По замечанию одного позднейшего Византийского писателя (Никифора Григоры), в похвальном слове авторы могли свободно говорить, что им угодно[106]. Да и практика IV века, когда жил сам Евсевий, показывает, что ораторы, составлявшие похвальные слова в честь почивших, держались в этом случае других правил[107], чем как поступают ораторы этого рода в наше время, хотя и в наше время большею частью придерживаются принципа: de mortuis aut bene aut nihil. Затем, нужно помнить, что Евсевий считал Константина своим другом. Это побуждало его оставить в своем сочинении памятник той дружбы, которая связывала знаменитого епископа с великим государем. Можно бы указывать и другие обстоятельства, которые достаточно оправдывают Евсевия в его стремлении — при описании Константина, как выражается Ранке, дать как можно меньше места человеческому элементу и даже пожертвовать человеческим супранатуральному (das menschliche ganz in dem Gottlichen aufgeht)[108]. Но во всяком случае нелегко оправдать Евсевия, когда он не довольствуется тем, чтобы возвысить личность Константина, а еще хочет описать положение дел церковных времен Константина в таких чертах, которые недостаточно подтверждаются действительными фактами. В этом отношении Евсевий допускает погрешность тем менее извинительную, чем труднее доказать, что это входило в его задачу, как автора, пишущего похвальное слово известному лицу, а не известному веку.
И порицатели и ценители Евсевия одинаково находят, что как девятая и десятая книги истории его, заключающие описание жизни и деятельности Константина до 325 года, так и сочинение его «Жизнь Константина» недостаточно серьезно и глубоко изучены в науке; что по этой части в науке еще много пробелов[109]. Этим обстоятельством и объясняется, что сказания Евсевия о Константине со стороны текста Евсевиева повествования встречают среди ученых очень неодинаковую — до противоположности — оценку. Одни из ученых усматривают очень много сходства между «Жизнью Константина» и последними двумя книгами Церковной Истории. По-видимому, дело естественное, что автор об одних и тех же предметах рассказывает одинаково. Но не так думают ученые, о которых у нас речь. Они находят, что такое сходство зависит от того, что последние две книги Евсевия не остались в своем первоначальном виде, а переделаны, причем образцом для переделок служила «Жизнь Константина» — позднейшее произведение Евсевия. Кто сделал эти переделки, ученые прямо не отвечают на этот вопрос, но само собой подразумевается, что переделки сделаны Евсевием, ибо трудно предположить, чтобы кто другой взялся за это дело, не имея интереса сближать два сочинения по их содержанию. Понятно, что такие переделки предприняты не спроста; они тенденциозны, по мнению рассматриваемых ученых. Имелось-де в виду возвысить и окружить особенным религиозным ореолом героя рассказа — Константина Великого, чего будто бы не сделано в достаточной мере при первоначальной обработке истории Евсевия. А так как сочинению Евсевия «Жизнь Константина» придают обыкновенно мало веры и значения, то цель указанной гипотезы состоит в том, чтобы выставить Евсевия обманщиком, решившимся исказить первоначальный текст своего сочинения: «Церковная История» — чрез внесение сюда тех выдумок, какие им будто бы допущены в его позднейшем сочинении «Жизнь Константина». В особенности приверженцы гипотезы обращают внимание на рассказ Евсевия, в его Церковной Истории, о статуе с крестом, поставленной Константином в Риме, на рассказ очень близкий к тому, что об этом предмете говориться в «Жизни Константина»[110]. Вся гипотеза эта не осталась, к счастью, без опровержения. Историк Шультце, сравнением текста Истории Евсевия и текста «Жизни Константина» достаточно доказал, что не История переработана на основании «Жизни», а что, напротив, при составлении этого последнего сочинения автор имел пред глазами свою историю. А главное — он доказал, что событие поставления статуи в Риме Евсевий не выдумывал впоследствии, после знакомства с Константином, как полагают порицатели Евсевия, но что он об этом факте хорошо знал до знакомства с Константином, — именно, еще в 314 году, в одной своей речи, помещенной им в его истории (X, 4), достаточно ясно указывает на поставление Константином статуи в Риме для засвидетельствования своей веры в Распятого[111]. Рассматриваемая гипотеза опровергнута историком Шультце настолько удовлетворительно, что с противной стороны не последовало никаких возражений. Другие из числа ученых, сравнивая известия Евсевия о Константине в его Истории и «Жизни Константина», приходят к совершенно противоположному мнению, — мнению, существенно отличному от рассмотренной нами гипотезы. Они находят, что будто бы Евсевий в этих двух своих произведениях очень неодинаково повествует о Константине, так что возникает подозрение, что Евсевий в «Жизни Константина» наговорил много небылиц. Сам Ранке говорит о себе, что, при первом своем знакомстве с «Жизнию Константина», он поражен был, как много разниться со стороны текста это сочинение Евсевия от девятой и десятой книг Евсевия, повествующих о том же предмете. Но, по зрелом размышлении, он пришел к тому выводу, что отступления, найденные им в «Жизни Константина» не так значительны, как представляется для не очень внимательного читателя, и что нельзя сомневаться в истинности фактов, рассказываемых в этом произведении Евсевия[112].Такая разногласица во мнениях, конечно, объясняется тем, на что мы указали выше, — тем, что девятая и десятая книги Истории Евсевия и его «Жизнь Константина» еще недостаточно строго изучены со стороны представителей исторической науки.
106
Никифора Григоры. Римская история, кн. X, гл. 8, стр. 514 (русск. перев.): «словесное искусство — говорит он — позволяет говорить в похвальных словах что угодно» (речь у него идет о похвальных словах, принадлежащих перу древних отцов церкви). Сличи замечание историка Сократа (Церк. Ист. кн. I, гл. 1), в котором он говорит, что в похвальных словах авторы немного заботились о точном раскрытии событий.
107
Между произведениями Григория Богослова находятся два похвальных слова, которые произнесены им в похвалу двух почивших, близких к нему, лиц — Василия Великого, знаменитого святителя, и брата Григориева, Кесария, малоизвестного врача IV века. Несмотря на то, что между этими двумя лицами не могло быть много общего, оратор в своих словах в память их характеризует их в чертах очень сходных, иногда тождественных. Приведем примеры, а) О Василии оратор говорит: «какого рода наук не проходил он? Лучше же сказать: в каком роде наук не успел с избытком, как бы занимавшийся этой одной наукой? Так изучил он все, как другой не изучает одного предмета; каждую науку изучал он до такого совершенства, как бы не учился ничему другому»; о Кесарии: «какого рода наук не проходил он? Или, лучше сказать, в какой науке не успел более, нежели как успевал другой, занимаясь ею одною? Он изучил все науки, как одну, и одну, как все». б) О Василии: «У него не отставали друг от друга и прилежание и даровитость. Хотя при напряжении своем всего меньше имел он нужды в естественной быстроте, а при быстроте своей всего меньше нуждался в напряжении, однако до такой степени совокуплял и приводил к единству то и другое, что неизвестно: напряжением ли или быстротой наиболее он удивителен»; о Кесарии: «быстрых по дарованиям побеждал трудолюбием, а неутомимых в занятиях — остротою ума; вернее же сказать: скорых превосходил скоростью, трудолюбивых — прилежанием, а преимуществовавших в том и другом — тем и другим»… в) О Василии; «кто сравнится с ним в риторстве? Кто, подобно ему, приводит в надлежащие правила грамматику? Кто был так силен в философии?» О Кесарии: «кто, не только из сверстников по учению, но из старших возрастом и начавших учиться прежде него, мог с ним хотя несколько сравняться?» г) О Василии: «из астрономии и геометрии изучив столько, чтобы искусные в этом не могли приводить его в замешательство, отринул он все излишнее, как бесполезное для желающих жить благочестиво. И здесь можно подивиться избранному более, нежели отринутому»; о Кесарии: «Из геометрии, из астрономии избирал он полезное, сколько нужно, чтобы, познав стройное течение и порядок небесных тел, благоговеть пред Творцом; а что в сей науке есть вредное, того убегал». д) О Василии: «это был корабль, столько нагруженный ученостью, сколько сие вместительно для человеческой природы, потому что дальше Кадикса и пути нет; но нам должно было возвратиться домой»; о Кесарии: «как в большой корабль, нагруженный всякими товарами, собрав все добродетели и сведения, отправился он в отечественный свой город». Творен. Григория Богослова, т. I, стр. 246–247; т. 4, стр. 78–79, Русск. перев. М. 1843–1844). В подлиннике, конечно еще яснее сходство характеристик, но для нашей цели филологические тонкости не особенно нужны.
108
Ranke. Ibid. (См. выше), S. 254. 261. В извинение Евсевия Эли указывает на высокое церковно-историческое значение Константина; на то, что его заслуги восхваляли и язычники; наконец, на то, что сан Евсевий прямо объявлял, что он не все факты из жизни Константина будет передавать, но по выбору, руководясь требованием назидательности. Hely, р. 122–123.
109
Brieger. Constantin d. Gross. (См. выше), S. 201. — Schultze. Untersuchungen… (См. выше), S. 542.
110
Brieger, Constantin der Grosse, S. 201–202. Бригер доходит до такой смелости, что готов утверждать, «если рассказ о статуе и находился бы в первоначальной редакции истории Евсевия, все же он не заслуживал бы никакой веры». (203).
111
Schultze. Untersuchungen zur Geschieht. Konstantins. (Zeitschrift fur Kirchengesch. В. VII, S. 346–349). Содержание этого труда Шультце подробно изложено в статье: «Голос протестантского ученого в защиту Константина Великого» (Чтен. Общ. Любит. Духовн. Просвещ. 1886, ч. 1).