− Просто зашёл подобрать что-нибудь для мамы. Собирался по пути на работу занести тебе немного еды.
Пока он говорил, на лице матери сменялись эмоции. За считанные секунды она сначала удивилась, потом обрадовалась, и наконец на её лице отразились разочарование и гнев. К тому времени, как он произнёс слово «работа», вид у неё был совершенно разъярённой.
Она схватила его под руку и потащила за угол книжного магазина в ближайший переулок. Повернувшись к нему, сунула палец ему под нос.
− Что ты себе позволяешь, Микель?
У него упало сердце. Приготовившись к худшему, он пробормотал себе под нос:
− Не стоило хлопотать.
− Что ты имеешь в виду? Говори громче, малыш!
Она сердито уставилась на его форму, оглядывая с ног до головы. С таким отвращением матери смотрят на своих детей, обнаружив их голыми на улице.
− В этой униформе? Разгуливаешь по моему району? Что подумают соседи? Что подумают владельцы книжных магазинов? Меня здесь уважают и любят!
− Я даже не заметил, во что одет. − Микель примирительно развёл руками, надеясь, что крик не привлечёт внимания. Только этого ему сегодня не хватало.
Хмыкнув, мать отвернулась к стене и, кипя от негодования, искоса поглядывала на Микеля.
− Послушай, − сказал он, − мне очень жаль. Я знаю, тебе не нравится то, чем я зарабатываю на жизнь. Я стараюсь не усложнять тебе жизнь. Но я просто хотел сделать что-то приятное.
− Не нравится то, чем ты?.. − прошипела она. − Дело не в том, что мне это не нравится, Микель. А в том, что ты черношляпник! Мой папа – твой дедушка[3]− был чистокровным пало. Твой отец погиб, сражаясь с кезанцами за нашу свободу. Что бы они подумали, увидев тебя в таком наряде? Ты не понимаешь, кем стал, Микель? Ты же бандит! Каждый день твоей работы на Линдет − это ещё один день, когда ты втаптываешь в грязь своё происхождение.
− Погоди. − Микель чувствовал, что тоже начинает закипать. − Это уже слишком. Я не бандит. Я никого не бью. Я обучаю, работаю посредником. Меня уважают за то, что я делаю.
− Это не уважение, если оно основано на страхе.
− Я о людях, с которыми работаю.
− А я говорю о людях, которых вы, черношляпники, топчете в пыли. Я же не дура. Я читаю газеты и слушаю сплетни. Даже Линдет не может пресечь все новости в этом городе. Знаешь ли ты, что всего через две улицы от моего дома черношляпники убили девушку за то, что она раздавала листовки? Листовки, Микель!
Микель оглянулся через плечо.
− Пожалуйста, мама, говори тише.
− Или что? Бросишь меня в застенки «Шляпного магазинчика»? Собственную мать? Я считаю Линдет настоящей стервой, и мне всё равно, кто это услышит. Она тиран, а вы, черношляпники, её громилы, а я не хочу, чтобы мой сын был связан с ними. Это что, слишком?
Она говорила всё громче, пока Микель не уверился, что её слышно на всю улицу.
− Я не... это не... мама, всё гораздо сложнее.
Мать сделала несколько глубоких вдохов, её челюсть дрожала. Он уже много лет не видел её такой взвинченной и решил, что это из-за убийства той девушки. Возможно, в мире Микеля это обычное дело, но его мать потрясло до глубины души.
− Ты хороший мальчик, − тихо сказала она. − Но каждый раз, когда я вижу тебя в этом наряде, я вспоминаю, во что ты ввязался.
− Мне жаль, − снова сказал он. − Это просто...
Вдруг мать подняла сумочку и, порывшись в ней, сунула что-то в лицо Микелю. Он рассеянно взял этот предмет, пытаясь закончить фразу, но когда рассмотрел брошюру, его сердце упало. На обложке были напечатаны теперь уже знакомые слова «Грехи империи».
− Где ты это взяла? − потребовал он.
− Вчера их раздавал один милый молодой человек. Ты должен прочитать это, Микель. Это та правда, которую ты должен услышать.
− Кто? − сердито спросил он. − Какой молодой человек?
Мать отступила на полшага, ошеломлённо уставившись на него, и вздёрнула подбородок.
− Так я тебе и сказала. Я пытаюсь тебе помочь, и ты должен хоть раз выслушать меня. Этот памфлет...
− Я знаю всё об этом памфлете. − Микель засунул его в карман и, подталкивая мать дальше в переулок, настойчиво прошептал: − Мама, нельзя, чтобы это видели у тебя. Как раз сейчас с этой самой штукой разбираются, и если её у тебя найдут, то могут…
− Что они могут? Бросить старуху в тюрьму?
− Они могут!
− Ну и пусть, − огрызнулась она. − Не принимай меня за старую бестолковую дуру. Мы с твоим отцом участвовали в протестах против кезанцев в Малой Старле. Во время войны я заряжала мушкеты для Тринадцатого. Я выдержу тюрьму.
3
В начале книги в разговоре с Фиделисом Джесом Микель подтвердил, что он на четверть пало по бабушке. Но матери, конечно, виднее (прим. пер.).