Уже в первый день, когда, сидя между Феофаном и Гермогеном, он разговаривал с ними о Григории, непонятная сила заставила его не только разделить восторги этих двоих, но даже усилить детскую веру старого Феофана в святость Распутина и укрепить убежденность Гермогена в будущем политическом значении этого крестьянина. И это невзирая на то, что во время той самой встречи Илиодор не смог преодолеть своей настороженности и отвращения. Но он придерживался мнения, что Григория действительно следует представить очень важному комитету «истинно русских людей», и даже проявил некоторый пыл в отстаивании этой идеи.
Он очень четко ощущал, что этот мужлан ему крайне не нравится, и инстинктивно чувствовал исходящую от него большую опасность. Но когда он разговаривал с Григорием Ефимовичем, его язык словно повиновался посторонней силе, потому что всякий раз он говорил, что это настоящий святой, посланный Господом защитить истинную веру.
Достопочтенный отец Феофан и преосвященный епископ Гермоген представили Распутина центральному комитету союза «истинно русских людей»; они активно агитировали в его пользу, но лишь благодаря пламенной речи Илиодора Григорий был принят в его ряды. Среди членов центрального комитета нашлось немало скептиков, и одного влияния Феофана и Гермогена было бы недостаточно для того, чтобы убедить их в святости Распутина. Речи обоих священнослужителей собравшиеся выслушали молча, качая головой, и Гермоген с отчаянием увидел, что дела тобольского крестьянина далеко не хороши.
И тогда «великий ругатель», как его называли, поднялся и своим взглядом и обычными речами полностью переменил мнение собрания.
Позднее Илиодор признался, что в глубине души был согласен со скептиками; однако яростно бросился на тех, чье мнение о Распутине было неблагоприятным, и заявил, что если «истинно русские люди» так плохо понимают свой долг, то значит, что они уже отравлены дьявольским западным духом, стремящимся все разрушить и истребить веру в Бога и святость русского народа. Он выпучил гневные глаза и добавил, что если они проявляют так мало патриотизма, то ничем не лучше проклятых евреев, адвокатов и нечестивых журналистов, которые ни во что не верят и хотят всех увлечь за собой в грязь. Воздев руки к небу, великий проповедник воскликнул, что царство антихриста близко, поскольку «собрание истинно русских людей» находится под влиянием нечестивцев. «Горе, горе святой Руси!»
После короткой паузы Илиодор изложил все преимущества своего предложения и, обращаясь к «политическому здравомыслию» слушателей, попытался убедить их в величайшей важности для планов комитета принятия Григория Ефимовича Распутина, который станет в их руках ценным инструментом. Разве собрание «истинно русских людей» не должно искать поддержку в народе? Разве это не является единственным средством эффективной борьбы против нечестивых идей и свободы, внедряемых в стране Западом? Надо считать аксиомой, что русский мужик, как представитель «народа-богоносца»[2], является лучшим образцом человечества, а сибирский крестьянин Григорий как раз тот человек, который нужен для справедливого дела; его слова, простые и в то же время глубокие, способны убедить любого в божественных мудрости и предвидении.
Илиодор сказал на том заседании это и еще много подобных вещей, и голос его был захватывающим и проникновенным, как никогда прежде. Когда он умолк, мог быть уверен, что все теперь находятся под влиянием его речей и полностью убеждены в ценности Распутина.
Когда он вернулся на место, поднялся другой оратор; это был знаменитый адвокат, один из самых пылких «истинно русских людей», уже оказавший большие услуги комитету. Он начал говорить без особой резкости, вялым голосом, потому что чувствовал, насколько трудно и рискованно не проявить восторга по поводу Григория Ефимовича после речи «великого ругателя». Однако он изложил несколько соображений относительно опасности, которую таило в себе слишком поспешное принятие этого мужика, но сказал он это так тихо и так робко, что его слова были едва слышны. Лишь Илиодор следил за его выступлением с огромным вниманием.
Когда умный адвокат высказал мнение о трудностях, которые позже непременно возникнут из-за этого мужика, трудности, над которыми следует подумать, прежде чем принимать поспешное решение, Илиодор вздохнул с облегчением, потому что каждое слово оратора снимало груз с его сердца: наконец, в этой атмосфере фанатизма прозвучал здравый голос, нашелся человек, ясно видящий и понимающий то, что сам монах смутно ощущал и предвидел.
2
Этот образ русского народа как «богоносца» создал Достоевский в своем романе «Бесы».