«Не может быть ничего подлее того, что с нами здесь делают», — возмущался Батбаяр, но, чтобы лучше кормили, старался изо всех сил: обливаясь потом, таскал бревна, буравил доски. Недаром говорят: «Чем тяжелее, тем легче»: ушибленная нога у Батбаяра перестала болеть, раны затянулись.
Еще два месяца назад старика Нэрэна отправили пасти стадо атамана, и с тех пор о нем не было никаких вестей. «Что с ним случилось? — тревожился Батбаяр. — Не могли же его убить, ведь его род из поколения в поколение служил предкам Мэнгэ залана.
Зачем пришел в Да хурээ этот барон Унгерн? Неужели в верховьях Орхона хозяйничают белые и гамины? Живы ли мать и Лхама?»
Батбаяр смотрел на вершину высокой горы Бурэнхан, синевшей на юге, и тяжело вздыхал. Выберется ли он отсюда? Главное, ничем не выдать своих намерений.
Селенга сбросила ледяной покров, в воздухе запахло молодой зеленью. С каждым днем росло число людей, схваченных людьми атамана. Вооруженные всадники то уезжали то приезжали видимо, грабежи не прекращались.
Все чаще слышалась ругань белых офицеров в папахах, с деревянными колодками маузеров на поясе, они скандалили по любому поводу. Иногда появлялись раненые солдаты. Белые часто собирались в доме на высоком берегу реки, поросшем соснами, всю ночь играли на гармони, орали песни.
Однажды в ночной тишине грянули выстрелы, послышались крики людей, рыдания женщин. Сердце Батбаяра сжалось, и опять он подумал о Лхаме.
Днем на опушке леса он видел двух русских женщин, бледных, с толстыми серыми платками на голове. «И они, наверное, в разлуке с любимыми, — подумал Батбаяр. — А бандиты что-то забеспокоились. Может быть, народные партизаны, собравшиеся в Северной Кяхте, набрали силу? По какому праву эти белые грабят и убивают на чужой земле?»
По шаткому, едва наведенному через Селенгу мосту с утра до вечера не прекращалось движение. С противоположного берега сухаревцы привозили на телегах мешки с мукой и рисом и складывали в бревенчатых домах в глухом лесу.
От вновь пригнанных в лагерь Батбаяр узнал, что в деревнях Тийрег, Цуц и Манхтай сухаревцы убили несколько китайцев, которые оказывали гостеприимство гаминовским нойонам и вместе с ними зверствовали. Дома и все хозяйственные постройки сухаревцы сожгли а реквизированные рис и муку свозят сюда.
Батбаяр сидел на берегу, кипятил на костре чай и разговаривал с недавно прибывшими.
Между прочим поинтересовался:
— Что с фирмой Хорхоя?
— Одни головешки остались, — зло усмехнулся один из прибывших.
— Туда ей и дорога, — сказал кто-то. — Прошлой осенью ее хозяин-китаец орал: «Эй, коровы, зачем покупаете муку для пряников? Белого месяца[76] не будет. Будет красный или черный». Шкуры браковал, потом и вовсе перестал покупать. Ну, а после того, как у него в гостях побывал гаминовский начальник, еще больше обнаглел.
— А как она сгорела? — спросил Батбаяр.
— Подъехали всадники и вместе с местными аратами сожгли лавку, хозяина раздели, погнали к яру и там, не обращая внимания на его мольбы и посулы, забили лопатами. Никто его не жалел, разве что жены…
— Да, поговаривали, будто хозяин взял себе в жены двух монгольских женщин, да еще девки какие-то к нему бегали. Нашлись же такие!
— Нашлись нет ли, да только породнился он с одним из самых богатых аилов! Мудрецом себя объявил, по книгам предсказывал…
Слушая эти разговоры, Батбаяр думал: «Настанет ли время, когда на нашей земле перестанут хозяйничать люди лживые и коварные? Чем атаман лучше представителя хорхойтской фирмы? Оба — колеса одной телеги, ловчат и обманывают, оба жестоки».
Когда ивовые заросли покрылись молодой зеленью, а шуга перестала появляться у берегов реки, белый офицер провел замеры неподалеку от моста и приказал наводить другую, скрытую от глаз переправу. Хитрость заключалась в том, что сбитый из толстых брусьев настил лежал на сваях ниже уровня воды.
Насильно согнанные сюда русские и буряты под угрозой смерти ныряли в холодную черную воду. Трудно было представить себе, как можно навести мост из постоянно относимых течением брусьев. Плавающие в бурлящем потоке, они напоминали лапшу в кипящей воде. Но люди не знали, что самое страшное впереди.
Один бурят, умело орудовавший плотницким топором, воспользовался отлучкой охранника, подошел к Батбаяру, достал щепоть махорки из кисета, бросил в рот, покачал головой:
— Вот, видно, и конец нам пришел, — сказал он, глядя на зеленоватый водоворот в излучине реки.