— Тебе не пришло в голову спросить в этой же связи, поддержат ли нас в Китае?
— Я думал об этом, мой генерал, и полностью разделяю ваши взгляды. Но генерал Чжан Цзолинь — человек чужой, иностранец, кто знает, что у него на уме, и я на всякий случай связался с Синьцзяном.
— И что же?
— С большим удовольствием могу доложить вам, что корпус генерала Бакича уже в Синьцзяне и скоро прибудет сюда.
— Капитан! А почему ты не веришь Чжан Цзолиню?
— Это сложный вопрос. Правительство Китая стремится овладеть Внешней Монголией и делиться ни с кем не станет. Вам и самому хорошо известно, что генерал Чжан Цзолинь имеет тайные намерения завладеть Монголией и подчинить ее Японии. А ваша победа, считают эти господа, наверняка может привязать Монголию к России, и потому вряд ли будут вам помогать.
— Что же нам следует делать?
— Монголия велика. Мы можем двигать фигуры по этой огромной шахматной доске, как нам заблагорассудится.
— Пока я не нахожу ничего умного в твоих словах. Ну ладно, послушаем дальше.
Унгерн снял папаху, закурил.
— Монгольские ламы и нойоны — ненадежны, у них нет определенной цели, они не видят дальше собственного носа, и этим наверняка воспользуются красные смутьяны…
Барон понимал, что поражение закрыло ему путь в Ургу, и это его бесило, он нервно вырвал пучок травы, скрутил его и отшвырнул в сторону.
— Это я и без тебя знаю.
— Господин генерал! Перед нами по-прежнему открыта дорога к восстановлению святого правопорядка. Красные выдохлись. Вам следует вести войска на запад, через монастырь Нар ванчин, по дороге пополнить конский состав за счет реквизированного у монголов скота, передохнуть некоторое время в Кобдо и соединиться с генералом Бакичем. Народ Алтая встретит нас с распростертыми объятиями.
Барон тяжело вздохнул.
— Значит, ты советуешь выступить в поход?
— Я думаю, надо дать лошадям сутки отдохнуть, а послезавтра рано утром соединиться с генералом Резухиным и вместе двинуться на запад.
— А если нас настигнут красные?
— Господин командующий! Разведка донесла, что красные задержались на Селенге и Зэлтэре, опасаясь засад в лесах, и отстали на три дня пути. Нам важно не рассеивать своих сил на случай тревоги. Выставить усиленные караулы, заслоны и быть готовыми к выступлению.
Барон задумался.
— Иди в штабную палатку, капитан, отдохни. Я подумаю над твоим предложением.
Унгерн проводил капитана взглядом, достал из кармана круто посоленную горбушку хлеба и дал стоявшей рядом кобыле, ласково погладив ее по шее.
Вечером Батбаяр готовил на ужин господам офицерам козлиный бодог. Он зарезал козу, которую солдаты притащили из какого-то аила, снял шкуру и теперь ждал, когда накалятся камни, брошенные в костер.
За два дня Батбаяр понял, что монголы и русские, которые служат у барона Унгерна, не очень-то ладят между собой. Рваные майханы монгольских цириков стояли в стороне, в лагере унгерновцев цирики почти не появлялись, в том числе и подручный барона — гун Бишрэлт. Зато господин инспектор ходил из лагеря в лагерь, беседовал и с монгольскими цириками, и с русскими солдатами, минуты не имел свободной.
— Смотри, чтобы бодог поспел к ужину, — велел он Батбаяру.
Когда на небе высыпали звезды и бодог был готов, Тумуржав опять прибежал к Батбаяру.
— Пора, — сказал он. — Внесешь бодог в палатку и поставишь перед Унгерном. Потом приготовишь двух лошадей, оружие и будешь ждать меня возле того толстого кедра. — Все это Тумуржав объяснял знаками, но Батбаяр понял. Он не сомневался, что у Тумуржава среди русских солдат немало сторонников, но он даже представить себе не мог, что произойдет на этот раз, и чем все закончится.
По указанию Тумуржава он дочиста выскреб шкуру козы снаружи, вдвоем с русским телохранителем они подхватили бодог на палки и внесли в палатку Унгерна. Барон сидел, как обычно держа руку за пазухой, где у него лежал пистолет. Увидев бодог, барон вздрогнул, вскочил.
Капитан ему что-то сказал, видимо, объясняя в чем дело.
«Не бойся козы жареной, бойся живой!» — хотелось сказать Батбаяру. Съежившийся Унгерн в полумраке палатки напоминал нахохлившегося ворона, у которого совы повыщипали перья[78]. Этот храбрый вояка, прошедший с огнем и мечом Урал, Сибирь, Онон, Керулен, Орхон и Селенгу, сейчас пугался собственной тени.
— Я достал у русского лодочника, к ужину… Чтобы снять напряжение, — сказал капитан Волков, вынимая две бутылки и ставя их на маленький столик, накрытый в центре палатки.