Тем, которые подобно древним русским женщинам, находившим себе друга по сердцу на игрищах и на плясаниях, выходили замуж под веселые звуки польки и мазурки, не понять сердечной скорби выдаваемой под похоронные напевы свадебной песни русской девушки. День свадьбы для нее не праздник сердца, а день великого горя, день вступления под иго тяжкого семейного деспотизма чужих людей — сурового свекра, злой свекрови, лихих деверьев, да золовок-колотовок. Как ни тяжела для нее жизнь под домостройным учением родителей, все же это рай в сравнении с нескончаемым впереди адом. Таково было и положение Катерины, вышедшей замуж за Тихона.
"Молоду тебя замуж-то отдали, — говорит ей Варвара, — погулять-то тебе в девках не пришлось; вот у тебя сердце-то и не уходилось еще". "И никогда не уходится", — отвечает ей Катерина.
В муже она нашла человека, любящего ее, но любовью особою. Ему жалко Катерину, и в этой жалости вся любовь доброго, но забитого матерью до тупоумия человека, который к тому же, с горя да с неволи, любит зайти к пьяному с утра до ночи Дикому и пропустить чарочку, другую, третью. Не такого мужа надо было Катерине, пылкой, мечтательной, экзальтированной, и она его не любит, а тоже жалеет только. А потребность любви живет в сердце молодой женщины, и вот другие сны начинают ей сниться в горькой доле невольного замужества за постылым, другие видения встают перед ее душевными очами.
— Уж не снятся мне, Варя, — говорит она, — как прежде райские деревья да горы; а точно меня кто-то обнимет так горячо-горячо, и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду… Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке хорошей, обнявшись…
— Только не с мужем, — замечает ей золовка.
— А ты почем знаешь?
— Еще бы не знать!..
— Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другого люблю?
Некоторые находят странным, что Катерина выбирает сестру своего мужа в поверенные и признается ей в любви к другому мужчине, а также и то, что Варвара не находит в этой любви ничего предосудительного, а, напротив, уговаривает невестку повидаться с Борисом Григорьевичем. Но кого же, кроме Варвары, выбрать Катерине в поверенные, кому же вылить горе больной души, кому раскрыть свое распаленное сердце, с которым не может она совладать. Не Кабанихе же, не страннице же Феклуше, а других она никого не видит, потому что ведет жизнь затворническую, по завету Сарая, свято сохраняемому Кабанихой. А в этом быту сестры с братьями живут далеко не в нежных отношениях — и если бы на признание Катерины Варвара стала ей напоминать об ее супружеских обязанностях, вступилась бы за честь своего брата — это было бы совершенно не сообразно с нравами того быта, из которого г. Островский взял свое создание. Что кроме материнской плетки связывает Тихона с Варварой? — Ничего. — Замечательно, что «Домострой», подробнейшим образом определяя отношения родителей к детям, детей к родителям, мужа к жене, жены к мужу, господина и госпожи к слугам, к людям посторонним и т. д., ни слова не говорит об отношениях брата к сестре. В «Грозе» также нигде не высказывается нежных отношений брата и сестры. Заботится Борис о сестре своей, но ведь он был в коммерческой, а сестра его в пансионе — это уж совсем другие, не домостройные нравы. Слышали мы еще замечания некоторых критиков о Варваре: они находят ее грубо-развратною девкой, которая не постыдилась завести любовную связь с разбитным Кудряшом, приказчиком Дикого, и удивляются, как могла поэтическая Катерина поверять задушевные свои помыслы гулящей девке и как могла Кабаниха, строгая блюстительница домостройной нравственности в семье своей, на резкие слова Варвары, вовсе не похожие на просьбу о позволении: "Я со двора пойду", — спокойно и равнодушно отвечать: "А мне что? Поди — гуляй, пока твоя пора прийдет. Еще насидишься". Но эти гг. критики не знают, что в нашей обширной и разнохарактерной России есть немало местностей, где гульба незамужней девушки с посторонними парнями и самая любовная связь отнюдь не ставятся ей в порок — напротив, кажется весьма странным, если у девки нет своего «хахаля». Гг. критики, конечно, не знают, что у нас весной бывают в разных местах гулянья на Яриле, гулянья на Бисерихе,[28] на которые нет ходу ни женатым мужчинам, ни замужним женщинам, и что эти гулянья непременно оканчиваются сценами, какие бывали на классической почве Эллады в роще Аонид.[29] Девушка гуляет, "отгуливает свою девичью долю", но как скоро расплели ей косу русую и покрыли голову повойником, прежние забавы для нее уж преступление, и малейшая неверность мужу наказывается строго, жестоко. Г. Островский дал место своей драме в городе именно с такими нравами. Это видно из разговора Кудряша с Борисом в овраге.
28
Ярило — языческое божество, связанное с плодородием, его культ сопровождался играми и плясками; Бисерих — вероятно, тоже какой-то из языческих богов.
29
Очевидно, речь идет о праздниках в Древней Греции в честь бога Диониса, покровителя виноградарства и виноделия, сопровождавшихся буйными плясками и любовными играми. Аониды — то же, что музы.