Если что-то было непонятно, он спрашивал, если не понимал, спрашивал еще раз. Местные уже не пугались необычности интересов странного больного и часто с большим энтузиазмом объясняли тому, что и как тут устроено.
Так он понемногу освоился в неприхотливом местном меню, где все разнообразие сводилось к блюдам из фарша и разного рода супам, выучил название предметов своей одежды, такой необычной и удобной, хоть и несуразной на первый взгляд. Усвоил понятия местного этикета и сложную систему родоплеменных отношений в селе.
Чета Джанковича появилась в селении вечером.
Два десятка запыленных, изодранных мужчин несли несколько тюков с одеждой, небольшой сундучок и четверо носилок с ранеными. Местные гайдуки звали своего атамана Карабарисом,[26] подчеркивая его любовь к этому цвету. Но сегодня вечером он и в самом деле казался черным. Такого хмурого выражения лица Потемкин у своего новоиспеченного родственника еще не видел. От насупленного предводителя старались держаться подальше, но Алексей рассчитывал, что на брата это не распространяется.
– Что случилось?
Барис тяжело зыркнул, вполголоса ругнулся под нос и присел на скамеечку, на которой отдыхал Потемкин.
– За две сотни пиастров положил троих человек! И еще четверо ранены! – кулаки арамбаши сжимались все больше при каждом слове, пока окончательно не побелели. – Чертов турок!
– Так плохо? – Алексей не знал, как реагировать.
Посеревший от злости предводитель местных разбойников повернулся к брату.
– А ты как думаешь? – он придвинулся поближе. – Сначала, вроде, все хорошо шло. Взяли дом одного турка в Боснии, неплохо заработавшего на торговле лошадьми. Он с домочадцами к соседу поехал, а мы пока закрома его тряхнули. Уже домой почти дошли, как один из слуг при чайхане в Рисане передал, что купец Айхан, гнилой потрох, собирается выехать к ростовщику Елмазу Февзи. Из Рисана в Крстач. Там дороги-то – на два часа пути. Охрану брать, вроде, не собирался… Чертов турок! И я купился!
Он просипел сквозь зубы пару ругательств, смысл которых ускользнул от Алексея.
– Ты понимаешь, Петр, я же по-хорошему хотел! Выпустил Небойшу с Огненом, чтобы купца успокоить. Мог бы сразу залпом из кустов лошадей положить и трупы потрошить, но, ведь, по-хорошему хотел! А в повозке его – десяток слуг, да за полотном доски дубовые. Я думал, что это добро турок перевозит, а там засада была! Положили моих ребят, меня ославили, позором покрыли!
Он стукнул кулаком по столешнице стола.
– А тут еще и Бона, ведьма старая, со своей внучкой сбежала! Кто ж мне теперь ребят подымать, с того света за уши тянуть будет?!
Он схватился за голову:
– Ой, ма! Горит душа моя черным пламенем, а остудить раны нечем!
Откуда-то сбоку чертиком из табакерки выскочил старый Мирко.
– Дозволь, арамбаши, предложить тебе лозовача.[27]
Потемкин уже пробовал местный самогон. Он постарался отодвинуться, но твердая рука брата удержала.
– Куда?! – и уже Мирко. – Ну не Вранец[28] же?
Дедок быстро разлил по глиняным чашкам теплую водку.
Барис схватился за свою кружку, одним махом опрокинул в глотку содержимое, выдохнул и сквозь зубы процедил:
– Как же мне плохо здесь, Петя…
6
Подтянувшиеся к дому командира гайдуки пили молча. До полуночи во дворе жгли костер, жарили на углях мясо прихваченного из отары боснийских потурченцев ягненка, пили лозовач и тихо говорили. Все были злые и уставшие. Обсуждали дороги, погибших друзей, прикидывали способы мести и личности кровников. То, что засаду не оставят без последствий, никто не ставил даже под сомнение.
Когда над горами уже появился первый лучик, вестник рассвета, младший из Джанковичей уполз «домой». Сил пить дальше у него уже не было.
Проснулся он к полудню. Чета брата ушла в горы час назад. Куда они подались, что собирались предпринять, никто не знал.
Целый день по всему селению стоял вой. Родственники хоронили погибших.
Деревня оказалась довольно большая. Три десятка дворов, в каждом по пять-десять человек. Только в мазанке арамбаши, кроме Алексея, жил всего лишь старый Мирко, а так налицо была явная перенаселенность. Как выяснилось, сюда переехало немало беженцев с побережья. После высадки турков часть христианского населения предпочла уйти в горы к родственникам, чем заново постигать все прелести режима беснующихся янычар.
Село называлось Грабичи. Чуть южнее находились знаменитые Негуши, родовое гнездо властителей Черногории. До моря с его портами Котором и Перастом отсюда был дневной переход по узким горным тропкам или два дня езды по серпантину, оставшемуся местному населению со времен римского владычества.
Пару суток Алексей просибаритничал, восстанавливая силы и отдыхая. Мирко вырезал ему клюку, с помощью которой гость атамана смог с трудом, но уже самостоятельно передвигаться, и Потемкин спешил воспользоваться предоставленной возможностью. В беседах со стариком и редкими оставшимися в селении мужчинами он старался вникнуть и разобраться в положении вещей в стране, в которой ему придется жить.
Официальный мир, заключенный между Оттоманской империей и Черногорией, не мешал последней давать приют нескольким дюжинам отрядов благородных православных разбойников. Ведь «экспроприация экспроприаторов» считался для местной знати наследственным бизнесом в течении многих веков. Для некоторых селений это был чуть ли не единственный способ зарабатывания денег, существования в условиях каменистой, бедной на урожай земли. Плодовитые на мальчиков, большие черногорские семьи обеспечивали таким образом себе достаток. Это же являлось главной причиной частых карательных экспедиций, которые турки всегда старались провернуть молниеносно, без ввязывания в длительные кампании, способные перемолоть на узких перевалах самые подготовленные армии. Налет – море крови, гора трупов, пепелище… Кровавая вражда между мусульманами и православной горной страной длилась не одно столетие и не собиралась заканчиваться в ближайшее время.
Владыка, то есть глава православной церкви Черногории Петр Первый Негуш был и духовным, и светским лидером маленькой страны. Гордый, иногда спесивый нрав местных мужчин, где каждый выросший выше колесной чеки становился воином и защитником, всегда дарил благодатную почву для всякого рода междоусобиц и заговоров. Одни рода воевали с другими, часто это выливалось в целые сражения, где сербы резали сербов так же, как до этого расправлялись с османами. Естественно, такой порядок вещей горячо поддерживался турками, желавшими направить неуемную жажду действий вечно голодных горцев на уничтожение себе подобных и удержать их от выхода на равнины. Агенты и шпионы успешно справлялись там, где не смогли добиться успеха солдаты. И только авторитет владыки часто удерживал страну на грани полномасштабной гражданской войны.
Постоянное шлифование воинских навыков породило необычную армию, которую можно было бы сравнить с запорожскими казаками. Такие же отличные стрелки, неплохо владеющие холодным оружием, выносливые, быстрые, неприхотливые. Черногорцы были бы идеальными солдатами, если бы не те черты, которые и выделили их среди других балканских народов. Слишком независимые для того, чтобы подчиняться кому-либо, кроме племенных или родовых вождей, владыки и выбранного арамбаши, необученные ведению войны по правилам, нежелающие принимать понятие «запланированные» жертвы, особенно, когда они предполагаются из числа твоих родственников и друзей. Эти бойцы были почти непобедимы в своих землях, удачно жалили врага в набегах, но оказались непригодны для штурмов и войны на открытой местности.