Через несколько времени гипнотизер пришел в чувство. Голова у него болела. Спиною он опирался о колени Дэнтона, Дэнтон смачивал ему лицо водою.
Гипнотизер сперва помолчал. Потом жестом показал, что по его мнению, — уже пора бы и перестать поливать его водой.
— Дайте я встану, — сказал он.
— Погодите немного, — сказал Дэнтон.
— Вы меня ударили, — сказал гипнотизер, — вы, негодяй этакий!
— Мы одни, — возразил Дэнтон, — и дверь заперта.
Они молчали и думали.
— Если я перестану мочить, — сказал Дэнтон, — у вас на лбу вылезет такой синяк…
— Молчите,[3] если угодно, — сказал гипнотизер угрюмо.
Опять помолчали.
— Так поступали в Каменном Веке, — сказал гипнотизер. — Борьба! Насилие!
— В Каменном Веке никто не смел становиться между мужчиной и женщиной, — возразил Дэнтон.
Гипнотизер немного подумал.
— Что собственно вам нужно? — спросил он.
— Пока вы лежали без чувств, я разыскал в ваших списках адрес девушки. Я не знал его раньше. Я телефонировал. Она скоро будет здесь.
— Вместе с компаньонкой?
— Это все равно.
— Что же это такое? Я не понимаю. Что вы хотите сделать?
— Я подыскал себе также и оружие. Удивительная вещь, как мало оружия теперь попадается на свете. И подумать, что в Каменном Веке люди, кроме оружия, ничего не имели. Я наконец нашел эту лампу, отодрал проволоки и всякие другие штуки — и вот она…
Он поднял лампу над головою гипнотизера.
— Этим я могу очень легко разбить вам череп. И я разобью, если вы не сделаете того, что я вам скажу.
— Насилием ничего не излечишь, — ответил гипнотизер цитатой из «Новейшей книги афоризмов о морали».
— Ну, тут уж болезнь, от которой я во что бы то ни стало хочу избавиться.
— Ну?
— Вы скажете компаньонке, что вы собираетесь внушить девушке согласие на брак с этой рогатою тварью, знаете, рыжий такой, а глаза — как у хорька. Об этом, должно быть, уже говорилось?
— Да, говорилось.
— Ну вот. И под этим предлогом, вы ей вернете память обо мне.
— Это не соответствует профессиональной этике.
— А я вам вот что скажу: я и жизни не пожалею, чтобы не потерять этой девушки, я готов на все. Мне нет никакого дела до ваших соответствий. Если не выйдет по-моему, вам не прожить и минуты. Оружие это плохое, и вам, должно быть, достанется смерть не без боли. Но я все-таки убью вас. Теперь, я знаю, убивать не принято, — главным образом потому, что не из-за чего убивать.
— Компаньонка увидит вас.
— Я спрячусь в этом углу, за вашей спиной.
Гипнотизер подумал.
— Вижу — вы юноша решительный, — сказал он, — и к тому же — полудикарь. Я старался исполнить свой профессиональный долг по отношению к клиенту. Но если вы решились принудить меня…
— Не вздумайте лукавить…
— Я не стану рисковать головой из-за такого пустячного дела.
— А потом?
— Гипнотизеры и врачи не любят скандалов. Вам нечего бояться нескромности. Я ведь не дикарь. И мне все это надоело. И вдобавок, через день-другой я уже прощу вам…
— Спасибо. Теперь, когда мы обо всем сговорились, вам нет надобности дольше лежать на полу.
II. За городской чертой
За сто лет — с 1800 по 1900 год — мир изменился значительно больше, чем за предыдущие пять веков. Этот век — девятнадцатый век — был новой эпохой в истории человечества, — эпохой, когда выступили на сцену большие города и кончился старый строй тихой сельской жизни.
В начале девятнадцатого века большая часть людей еще вела сельский образ жизни, как было унаследовано от отцов и от дедов. Они обитали в маленьких городках, в селах и занимались земледелием или несложными ремеслами, непосредственно связанными с сельским хозяйством земледельцев. Они мало путешествовали и редко удалялись от места своей работы, ибо средства сообщения были тогда еще медленны и плохи. Путешествовать приходилось пешком или на грубых судах под жалкими парусами, или, наконец, на лошадях, и самая большая скорость была шестьдесят миль в день. Подуйте только — шестьдесят миль в день!
Там и сям в эту ленивую эпоху какой-нибудь город, например, столица или гавань, развивался, становился немного больше соседних городов. Но все-таки можно было пересчитать по пальцам все города с населением более 100.000 человек.
Так было еще в самом начале девятнадцатого века.
За сто лет развитие железных дорог, телеграфов, паровых судов и сложных машин изменило этот порядок вещей до полной неузнаваемости. В больших городах как-то внезапно возникли огромные магазины, пестрые приманки, разнообразные удобства — и все это сразу оттеснило сельскую жизнь на задний план. С развитием машин спрос на рабочие руки уменьшился, местные рынки переполнились предложением труда. Человечество стало отливать в крупные центры; большие города быстро росли за счет деревни.
Многие писатели времен королевы Виктории упоминают об этом притоке людей в города. Они отмечают повсюду, в Англии и в Америке, в Китае и в Индии, одно и то же явление, — огромный рост немногих городских центров — и опустение сел.
Но редкие из них понимали полную неизбежность этого явления и ясно видели, что при новых путях сообщения иначе и не может быть. И вот самые смешные, ребяческие средства пускались в ход для того, чтобы одолеть таинственный магнетизм больших городов и удержать население на старых местах.
Однако, все перемены девятнадцатого века были только началом нового порядка вещей. Первые большие города нового времени отличались большими неудобствами, они были тесны и черны от дыма и полны заразы. Введение новых способов постройки и отопления уничтожило эти неудобства.
В двадцатом веке ход изменений был еще быстрее, чем в девятнадцатом. И в двадцать первом — стремительный рост людских изобретений совершенно затмил тихое, идиллическое время Виктории.
На первом плане нужно поставить новые пути сообщения, которые совершенно перевернули всю человеческую жизнь.
Первым шагом — были железные дороги. Но к 2000-му году они совершенно вышли из употребления. Линии дорог со снятыми рельсами представляли собою теперь только бесполезные насыпи и длинные рвы. Старые мощеные дороги, варварски уложенные щебнем, грубо утрамбованные ручным молотом или неуклюжим катком, полные разного сора, избитые конскими копытами и колесами телег, уступили место гладким путям, с настилкой из особого вещества, названного Идамитом по имени изобретателя. В истории человечества Идамит занимает место рядом с книгопечатанием и паром. Каждое из этих трех нововведений послужило началом особой эпохи.
Когда Идам сделал свое изобретение, он, повидимому, думал только о том, чтобы найти дешевый суррогат каучука; его состав стоил несколько шиллингов за тонну. Но результатов изобретения нельзя никогда предвидеть заранее. Гений другого человека, по имени Уорминг, указал на возможность использовать этот материл не только для колесных шин, но также и для настилки дорог. Уорминг именно и организовал огромную сеть идамитовых путей, которая затем очень скоро захватила весь земной шар.
Эти пути разделялись продольно на несколько полос. Две крайние полосы слева и справа были назначены для велосипедистов и для всех других экипажей со скоростью не больше 25 миль в час. Две следующие полосы назначались для скоростей до ста миль в час. Среднюю полосу Уорминг, несмотря на все насмешки критиков, оставил для проезда экипажей со скоростью больше ста миль в час.
В первые десять лет этой средней полосой не пользовались. Но еще при жизни Уорминга она наполнилась вереницей экипажей большой скорости. Это были экипажи очень легкой постройки; колеса у них были огромные, диаметром в двадцать-тридцать футов, и скорость их с каждым годом все более приближалась к двумстам милям в час.
Одновременно с этим произошла и другая революция, не менее важная для жизни городов. Электрическое отопление вытеснило все другие способы. Уже с 2013 года под страхом наказания запрещалось разводить огонь, который не давал бы полного сгорания дыма. Потом все улицы и перекрестки и площади Лондона были покрыты крышей из новоизобретенного стекловидного вещества. Над всем Лондоном была теперь сплошная кровля.