Именно в этом ключе следует понимать доктрину ряда средневековых философов, которые рассматривали переход от потенции к акту, от общей формы к индивидуальному бытию не как некое вселенское событие, имеющее универсальную значимость, но как бесконечный ряд колебаний качеств. Индивидуация единичного бытия — это не некий точечный факт, но linea generationis substantiae, которая есть шкала непрерывных градаций возрастания и убывания, присвоения и отчуждения, всегда открытая в обе стороны. Образ линии здесь неслучаен. При письме ductus[13] руки постоянно переходит от общей формы букв к тем специфическим чертам, которые и образуют их уникальное начертание, создавая непрерывность линии, так что никогда, несмотря ни на какие ухищрения графолога, невозможно указать, где же действительно в письме пролегает граница между двумя этими сферами, но точно так же и человеческая природа, постоянно заявляя о себе в человеческом лице, обретает в нем свое существование, и тайна его выразительности обязана этому непрекращающемуся возникновению. Однако совершенно очевидно, что можно утверждать и нечто прямо противоположное, а именно, что сотни идиоматизмов или идиотизмов, характеризующих мою манеру писать букву п или произносить фонему, как раз и образуют общую форму. Общее и индивидуальное, родовое и единичное — это всего лишь два убегающих вниз склона, из которых слагается сам гребень любого.
В «Идиоте» Достоевского князю Мышкину ничего не стоит имитировать любой почерк и подписываться чужим именем («покорный игумен Пафнутий оставил здесь свою подпись»), В его почерке индивидуальное и общее оказываются неразличимы, но именно это и есть «идиотизм», то есть индивидуальное свойство, присущее любому. Переход от возможности к акту, от языка к слову, от общего к индивидуальному происходит всякий раз в обоих направлениях, вслед за тем мерцающим чередованием, где общая природа и единичное, потенция и акт постоянно меняются местами и взаимопроникают. Бытие, возникающее на этой линии или вдоль этой границы, — это бытие любое, и то, каким образом оно переходит от общего к частному и от частного к общему, называется обычаем, или, иначе, — этосом.
6/ досуг — agio
Согласно Талмуду, каждому человеку уготовлены два места — одно в Эдеме, другое в Геенне. После того, как праведник оказывается признан безгрешным, он получает в Эдеме ожидающее его место, но сверх того ему достается еще и место его ближнего, сгубившего свою душу. Злодей же получает в аду не только причитающееся ему место, но ему достается также и место спасшегося — его ближнего. Поэтому в Библии и сказано о праведниках:
«потому что в земле своей вдвойне получат»[14], равно как и о грешниках: «разрушат их с двойной силой».
Представляется, что существенным в этой топологии Агады является не столько само картографическое разделение Эдема и Геенны, сколько само это соседнее место, которое всякий человек так или иначе, но неизбежно получает. Ибо осуществив свое предназначение и достигнув своего последнего предела, человек тем самым уже оказывается на соседнем месте. Таким образом, неотъемлемым и изначальным свойством каждого создания становится его способность замещать, его из вечная готовность быть вместо или на месте некоего другого.
Уже ближе к концу своей жизни знаменитый арабист Массиньон, который еще в молодости, живя в мусульманской стране, обратился в католицизм, основал сообщество, которое он назвал арабским термином, означающим замещение, — Бадалья (Ваdaliya). Члены этого сообщества давали обет жить, замещая собой любого, то есть быть христианами, занимая место другого.
Это замещение можно понимать двояко. Так, в падении или в грехе другого можно видеть лишь возможность собственного спасения: если исходить из некоей абстрактной и малоубедительной экономики возмещения, гибель всегда уравновешивается избранием, падение — вознесением. (Если следовать этой логике, то проект «Бадалья» оказывается всего лишь неким запоздалым искуплением вины Массиньона перед его гомосексуальным другом, покончившим с собой в казармах Валенсии, — друга, от которого Массиньон вынужден был отдалиться в момент принятия католицизма.)
14
За посрамление им будет вдвойне: за поношение они будут радоваться своей доле, потому что в земле своей вдвойне получат; поселение вечное будет у них. — Исайя ст. 61–67.