Шеллианское соответствие
Шеллианское соответствие есть синхрония всех динамических образов, легких, словно призраки. Если бодлеровские соответствия располагаются в царстве материального воображения, то соответствия шеллианские – в царстве воображения динамического. Качества метапоэтики Шелли сочетаются пропорционально их взаимному облегчению. Вместе они сублимируют друг друга; непрестанно продвигаясь вперед, они способствуют взаимной сублимации. Андре Шеврийон[65] в своем «Исследовании Природы в поэзии Шелли» написал: «В Англии Шелли по праву называют поэтом поэтов. Фактически его поэзия является продуктом двойной дистилляции. По отношению к другим поэзиям она такова, каковы те по отношению к реальности. Летучая, нестабильная, пылкая, невесомая, всегда готовая к сублимации, она утрачивает телесность». За несколько страниц до этого Андре Шеврийон с настойчивостью упоминал об этой воздушной сублимации: «У всех описаний имеется общая и наполненная смыслом черта: по мере их развертывания предмет от строфы к строфе теряет одну за другой свои индивидуальные приметы и твердую вещественность, преображаясь в смутный светящийся фантом» (р. 120). Это исчезновение в свете – тип сублимации, прослеживаемый у нашего поэта с наибольшей четкостью.
Молчание Ночи увеличивает «глубину» небес. В этом молчании и в этой глубине все гармонизируется. Стираются противоречия, умолкают нестройные голоса. Видимая гармония небесных знамений заставляет в нас умолкать земные голоса, которые только и умеют, что сетовать да стонать. Ночь внезапно становится мажорным гимном; романтизм счастья и радости звучит эхом лиры Ариэля[66]. Поистине Шелли – поэт, наполненный счастьем воздуха и высот. Поэзия Шелли воплощает романтизм полета.
Этот воздушный романтизм полета окрыляет все земные вещи. Мистерия переходит от субстанции к ее атмосфере. Все соучаствует в приобщении уединившегося существа к жизни вселенной. В пору, когда я прислушивался к созреванию мирабелей, я видел, как солнце ласкало все плоды, золотило их округленные очертания, шлифовало сокровища природы. Зеленый ручей легким водопадом покачивал колокольчики аквилегии. Ввысь взлетали голубые звуки. Гроздья цветов непрерывно заливались трелями, взвивающимися в голубое небо. Так я понял Шелли: «…и с ее губ, как с полного медовой росы гиацинта, капля за каплей падает текучий шепот, от которого замирают чувственные страсти, шепот столь нежный, словно паузы музыки планет, слышимой в экстазе» (Epipsychidion, p. 264). Когда раздается такой шепот цветов, когда цветочные колокола звенят на головках зонтичных, вся земля умолкает, а все небо начинает говорить. Воздушная вселенная наполняется гармонией цвета. Анемоны, столь разнообразно расцвеченные, окрашивают четыре небесных ветра. В пору, когда разговаривали цветы, цвет смешивался с голосами и с запахами… Впрочем, вот точная формулировка проблемы: в каком смысле можно говорить, что звук становится воздушным? Когда звук слышится у предела молчания, когда – нежный и величественный – он парит в дальнем небе. Парадокс играет на всем регистре от малого до величественного. Именно бесконечно малая для звука, пауза в цветочной гармонии потрясает бесконечно великое говорящего мироздания. Мы действительно переживаем шеллианское настроение (р. 70), когда «свет превращается в любовь», в любовный шепот, а лилии говорят столь убеждающими голосами, что наставляют в любви всю вселенную. Мы слышим шаги недвижного ветра (р. 251). Мы слышим ритм непрерывности как «движение, напоминающее тихие шаги духа этого ветра, от которых сон становится глубже».
Весьма четкий пример соответствий, возникающих в возвышенных сферах воображаемого, можно позаимствовать у неизвестного философа (Луи-Клод де Сен-Мартен[67]), который пишет в трактате «Человек желания»: «Там все не так, как в нашем сумеречном обиталище, где звуки только и можно сравнивать, что со звуками, цвета – с цветами, субстанции – с аналогичными субстанциями; там все было однородно.
Свет передавал звуки, мелодия вынашивала свет, цветам было присуще движение, ибо цветам свойственна живость; предметы же были одновременно и звучны и прозрачны, и достаточно подвижны, чтобы проницать друг друга и в одно мгновение пробегать всю протяженность» (т. I, р. 101).
65
Шеврийон, Андре (1864–1957) – франц. писатель и путешественник. Подобно своему дяде И. Тэну, интересовался влиянием англ. литературы на французскую – «Études anglaises» (1901); «Nouvelles études anglaises» (1910).
66
Ариэль – дух воздуха в шекспировской «Буре», один из восставших ангелов у Мильтона; герой произведений А. Поупа и Э. Ренана. Символ идеализма.
67
Сен-Мартен де, Луи-Клод (1743–1803) – франц. теософ и писатель; создатель учения, называемого мартинизмом. Сыграл важнейшую роль в формировании романтического мироощущения. Трактат «Человек желания» (1790).