Идиотка
(Перевод Анны Слащёвой)
В доме обитали люди, свиньи, собаки, курицы и утка, но никакой разницы ни в еде, ни в быте у них не было. На нижнем этаже покосившейся, как сарай, постройки жили хозяева — муж с женой, а на чердаке снимали комнату мать с дочкой, молодой девушкой, беременной непонятно от кого.
Комната, которую снимал Идзава, находилась в отделенном от дома сарае. Ему сказали, что когда-то давно там лежал больной туберкулезом сын семейства. Впрочем, этот сарай не был бы слишком роскошным и для больной туберкулезом свиньи. Но все же чулан, туалет и стенной шкаф там имелись.
Хозяева, муж с женой, работали портными, обучали жителей квартала шитью (поэтому больного туберкулезом сына и поместили в сарай) и входили в соседскую ассоциацию[13]. Девушка, которая снимала комнату на чердаке, раньше тоже работала в конторе соседской ассоциации и ночевала там же. Поговаривали, что она, не выделяя никого, завела отношения со всеми членами ассоциации, за исключением директора и портного (всего десять человек), и забеременела от кого-то из них. Дело уладили, взяв со всех членов совета подписку, что они будут обеспечивать девушку. Но говорят ведь, что «в мире все пригодится», — так что один из них, владелец лавки тофу, стал тайком пробираться на чердак, где нашла пристанище беременная девушка, и она сделалась его любовницей. Когда остальные прознали об этом, то сразу же заявили, что теперь все ежемесячные расходы должен покрывать владелец лавки тофу; платить (по 5 иен с человека) отказались семь или восемь человек, среди которых были зеленщик, часовщик, рантье и еще хозяева каких-то лавок — и девушка до сих пор топала ногами от злости.
У девушки был крупный рот и большие глаза навыкате, но, несмотря на это, она казалась страшно худой. Она ненавидела утку и хотела отдавать остатки еды курице, однако утка подкрадывалась к ней и вырывала еду, поэтому каждый день девушка со злости гонялась за ней. Во время бега ее странно вытянутая фигура с огромными выпирающими животом и задом тоже походила на утиную.
В конце той же улочки была табачная лавка, которую держала напомаженная пожилая женщина пятидесяти пяти лет от роду. Говорили, что она спровадила уже семерых или восьмерых любовников и мучительно выбирала, кто станет следующим — то ли буддийский монах средних лет, то ли какой-то лавочник, тоже средних лет. А еще говорили, что она продает сигареты поштучно (по цене черного рынка) молодым людям, которые заходят в лавку с черного хода. Когда портной спрашивал: «Господин (Идзава), может, зайдете к ней в лавку с черного хода?» Идзава отвечал, что у него особый рацион по месту работы и поэтому он обойдется без табачницы.
Кстати, наискосок от пункта выдачи риса жила вдова, у которой были небольшие денежные накопления. Ее старший сын (рабочий) и дочь на самом деле жили как муж и жена. Вдова считала, что это экономно, и смотрела на их отношения сквозь пальцы, пока сын не обзавелся женщиной. Тогда появилась необходимость куда-то пристроить дочь. Но когда ее решили выдать замуж за мужчину лет пятидесяти или шестидесяти, дальнего родственника, та приняла крысиный яд. Выпив его, она пошла к портным (туда, где снимал жилье Идзава) на урок, где ей стало плохо и она вскоре умерла. Районный доктор написал в свидетельстве о смерти «Причина: паралич сердца». Так дело и замяли. «Что? Какой врач выпишет такое свидетельство?» — пораженно спросил Идзава у портного, но тот лишь удивленно переспросил: «Хотите сказать, что не везде так делают?»
Рядом теснились дешевые апартаменты, где часть комнат занимали чьи-то любовницы и проститутки. Детей у них не было, и вдобавок они держали комнаты в чистоте и порядке, поэтому администраторы их любили и совсем не задавались вопросами об их беспорядочной и аморальной жизни. Более половины комнат в апартаментах служили общежитием для работниц военных производств, и там жили отряды девушек-волонтеров[14], любовница такого-то из такого-то департамента, военная жена начальника отдела (его законная супруга находилась в эвакуации), пассия директора и беременные девушки-волонтеры, которые не ходили на работу, но получали зарплату. Объектом зависти среди них служила жившая отдельно содержанка, которая получала 500 иен. Рядом с бродягой из Маньчжурии, который хвастался, что убивал за деньги (его младшая сестра училась у портного), жили массажист и мастер «школы карманников портного Гиндзи»[15], за ними — второй лейтенант флота, который каждый день ел рыбу, пил кофе, открывал консервы и хлестал алкоголь. У него было прекрасное зацементированное бомбоубежище, роскошнее даже, чем его жилье, хотя в этом районе совсем нельзя было построить бомбоубежище, потому что если прокопать землю хотя бы на тридцать сантиметров, то появлялась вода. Далее по пути Идзавы на работу стояла лавка мелочей (двухэтажный деревянный дом), которая в войну закрылась из-за отсутствия товаров. На втором этаже находился игорный притон, и его хозяин держал несколько «народных кабаков»[16], каждый день напивался допьяна и гневно смотрел на людей, которые выстраивались перед ними в очереди.
13
Соседская ассоциация — организации соседской взаимопомощи. В годы Второй мировой войны заведовали распространением провизии, проводили учения гражданской обороны и т. п.
14
В годы Второй мировой войны в Японии существовали трудовые организации незамужних девушек 12–40 лет, которые работали на фабриках.
16
«Народные кабаки» — Государственные заведения, созданные в 1944 году после закрытия баров и ресторанов. В них спиртные напитки выдавались по талонам.