Это был прекрасный голос, такой красивый, что я чувствовал признательность к певице. Мне даже хотелось забраться на стену фабрики и одним глазком взглянуть на его обладательницу.
«Вот он я, несчастный мужчина, и вы не знаете, насколько мне помогает день за днем ваше пение — вы не знаете насколько. Как чудесно вы поддержали меня в моей работе! Я хочу поблагодарить вас от всего сердца».
Я спрашивал себя, должен ли написать что-то такое на листе бумаги и бросить его в окно фабрики. Но если бы я сделал нечто подобное, а девушка удивилась, испугалась и потеряла голос, мне бы стало хуже. Если бы, вопреки моим намерениям, выражение благодарности запятнало невинное пение, это было бы преступлением.
Я сидел один, нервно ерзая. Любовь — возможно, это была любовь. Был холодный, спокойный февральский вечер. Доносящийся из переулка, где находилась фабрика, хриплый голос пьяницы внезапно нарушил тишину. Я напряженно прислушался.
— Н-не смейся надо мной! Чего смешного? Да, я сейчас пьян, но это не повод высмеивать меня. I can speak English. Я собираюсь в вечернюю школу. Ты знаешь об этом, сестренка? Спорю, что нет. Это секрет даже от мамы. Я собираюсь в вечернюю школу, только тс-с. Это должно стать большой новостью, вот почему! Чего смешного, сестренка? Что смеешься? Ты слышишь меня, сестренка? Совсем скоро я пойду в армию. Не удивляйся, когда я пойду. Может быть, я и пьяница, но я могу работать как все. Нет, вру, меня еще не призвали. Напомню тебе, что I can speak English. Can you speak English? Yes, I can. Хорошая штука, да, этот английский? Скажи мне, сестренка, я молодец, а? Правда, да? Матушка просто не понимает этого.
Я приоткрыл форточку и выглянул в переулок. Сначала подумал, что смотрю на белое сливовое дерево. Но оказалось, это парень в белом плаще.
Да, на нем был дождевой плащ не по сезону, спиной он привалился к стене фабрики. Девушка, склонившись грудью к подоконнику, в упор смотрела из окна на пьяного младшего брата.
Несмотря на взошедшую луну, ни лица младшего брата, ни лица девушки не было видно ясно. Ее круглое и бледноватое лицо казалось смеющимся. Его смуглое лицо выглядело еще незрелым. «I can speak», — английская фраза этого пьяницы ударила меня с почти болезненной силой. В начале было Слово. Все, что существует, было сотворено через него.
Внезапно я вспомнил забытую песню. Эта будничная сцена стала для меня незабываемой.
Девушка с фабрики, которую я видел ночью, — была ли она той самой, с прекрасным голосом? Не знаю, она это или нет. Наверное, нет.
Море
(Перевод Ксении Савощенко)
Когда мы жили в Митаке, в Токио, в опасной близости от моего района разрывались бомбы. Я не боялся смерти, но мысль о том, что бомба упадет на моего ребенка и он умрет, ни разу не увидев моря, взаправду путала. Сам я родился посреди равнин Цугару, поэтому увидел его поздно: впервые я отправился к морю, когда мне было уже десять. И огромное волнение от этого события стало одним из моих самых сокровенных воспоминаний. Я хотел дать своему ребенку шанс хотя бы раз увидеть море.
Моей дочери было пять лет. Бомба все же повредила наш дом, но никто не пострадал. Мы переехали на родину жены, в Кофу. Однако вскоре и этот город подвергся нападению вражеских самолетов и наш дом сгорел. Война продолжалась, и у меня не осталось иного выбора, кроме как увезти жену и ребенка на свою родину. Это было наше последнее пристанище. И поэтому мы отправились из Кофу в дом моих родителей, в Цугару. Нам потребовались три дня и три ночи, чтобы добраться до станции «Хигаси-Ноширо» в Аките. И когда мы перешли на линию «Гоно», я немного расслабился.
— С какой стороны будет море? — сразу спросил я проводника. Линия проходила вдоль побережья. Мы сели на ту сторону, с которой можно было увидеть море.
— Да, ты увидишь море. Скоро. Ты увидишь то же море, по которому плыл Урасима Таро[74].
Я был единственным, кто взволновался.
— Посмотрите! Это море! Ты видишь? Море! Смотри, какое оно огромное…
Наконец я смог показать моей дочери море.
— Посмотри на реку, мама, — сказал ребенок, не шелохнувшись.
— Реку? — удивился я.
— Да, река, — полусонно улыбнулась жена.
— Это не река, а море. Они совершенно разные! Так жестоко — называть море рекой!
Зная, что спорить действительно бессмысленно, я в одиночестве смотрел на море в вечерних сумерках.