Долго чудовище проливало слезы, глядя на нас, потом сказало: «Это гора особая, никогда не ступал на нее человек. Даже дровосека и того не увидишь с ее вершины. У подножья бродят тигры, волки и другие дикие звери. Добраться сюда может только избранный Небом».
Набрав драгоценных каменьев, нефрита и жемчуга, полководец Хэ вместе с теми из женщин, что еще помнили свой дом, вернулся в лагерь. Ровно через год жена принесла ему сына. Строением тела он походил на своего истинного отца, белую обезьяну.[262] Позже полководец Хэ был казнен чэньским императором У-ди. В свое время дружил он с Цзян-цзуном. Тот любил мальчика за ум и смышленость и часто подолгу оставлял его у себя погостить. Поэтому мальчик не испытал особых лишений. Возмужав, он прославился среди современников как замечательный литератор и каллиграф.
А. Желоховцев
Танская новелла
«Рассказы эти помогут исцелить тело, познать великие учения, поведают о беседах и шутках давно прошедшего, расширят круг виденного и слышанного. Они подобны вечно ценному жемчугу, удивительным яствам, укрепляющим мышцы, великому и непременному порядку суши и вод!» — писал в XII веке Цзэн Цао, ученый собиратель древних новелл. Танские новеллы составили красу и гордость его антологии.
Нашему читателю благодаря прекрасным переводам хорошо знакома классическая европейская новелла. Ознакомление с китайской классической новеллой только начинается.
Сознанию средневекового человека было присуще двойственное представление об окружающем мире. В Европе христианская религия рядом с миром действительным создала вокруг человека свой мир — мир библейской истории, Евангелия, святых и угодников, наконец, загробный мир. В средневековом Китае господствовала конфуцианская идеология, и рядом с нею уживались религии даосизма и буддизма. Герои танских новелл — чиновники — проходят обычный путь служилого конфуцианца, но они рассуждают о бренности, суетности всего земного в духе даосской религии. Миросозерцание танских новелл столь же дуалистично, как и в средневековой Европе, хотя и выросло оно на иной национальной и религиозной почве.
В китайской литературе, в отличие от литератур Европы, религиозные мотивы выражены гораздо слабее. Европейские новеллисты обличали недостойных слуг божьих с особым негодованием, потому что зачастую были людьми верующими. Китайские литераторы населили свои новеллы сонмом духов, лисиц-оборотней и божеств, наполнили их чудесами и превращениями, однако сами относились к россказням о необычайном с рациональным скепсисом, присущим конфуцианству, и ценили прежде всего занимательность чудес. Таинственность, мистика незнакомы танской новелле. Мир духов и оборотней живет по законам людского мира. И здесь и там — одно и то же иерархическое общество.
Китай не знал религиозного фанатизма европейского средневековья, но, в отличие от Европы, он не изведал республиканских порядков; монархический принцип представлялся поэтому единственным. В танских новеллах отсутствует идея смены династий. Новеллисты оставались верны трону и находили утешение от невзгод в добровольном отречении от суетного мира, в идеях даосизма и буддизма.
Европейская новелла Возрождения замечательна рождением новых идей, новых героев, новых взглядов, новых нравственных норм, что не характерно для танской новеллы. Однако танская новелла явилась принципиально новым жанром, ей суждено было стать началом сюжетной прозы в Китае, началом литературы вымысла, беллетристики. Это был важный шаг в развитии китайской литературы.
Литература в Китае почиталась издревле. Судьбы ее в те времена отождествляли с судьбами самого государства. Литература должна была нести истину конфуцианского учения. Отношение к литературе было столь серьезным, что записывать вымысел казалось святотатством.
В Европе, как и в Китае, средневековая повествовательная литература строилась на факте; она чуралась чистого, неприкрытого вымысла. «Художник в самом полете творческой фантазии исходит из подлинного факта и сохраняет некоторые его случайные, внешние черты, дабы придать рассказу силу достоверного. В подобных случайных деталях еще нет позднейшего искусства типизации частного быта, они художественно мертвы»[263], — пишет о городской новелле средневековой Европы Л. Пинский.
Появление новеллы в Китае было подготовлено историческим развитием китайской литературы. К тому времени она прошла уже длительный путь и накопила опыт литературного повествования.
262
Стр. 330.