Осенью 1990 года мне повезло, и популярнейший из популярнейших «Огонёк» три месяца печатал мой роман «И ад следовал за ним…», где я в откровенных тонах поведал о похождениях резидента КГБ в Англии Алекса Уилки, который в конце концов угодил в английскую тюрьму. С этого времени я стал частым гостем в газетах и журналах, достаточно много писал об английских и советских шпионах, и снова в них брезжил туманный Альбион…
Не без влияния книг Грэма Грина, Сомерсета Моэма, Комптона Маккензи и Джона Ле Карре мое отношение к шпионажу претерпело дальнейшую эволюцию и стало скептически-философским. В конце концов, каждый из нас немного шпион. Жена ругает мужа за то, что он явился пьяным рано утром, и внимательно осматривает его пиджак в поисках женских волос — можно подумать, что нельзя напиться просто так. Муж тоже иногда вроде бы случайно снимает параллельную трубку, когда разговаривает по телефону жена, мог бы один раз поставить магнитофон, когда к жене приходит лучшая подруга — после этого если не произойдет развод, то желание подслушивать пропадет навсегда. А разве мы не шпионим-за своими детьми? С кем водится дочка и почему у нее бегают глаза после вечернего гуляния? От сына после катка пахло водкой, где он был на самом деле? Почему соседка по этажу плотно завешивает окна, и вообще, кто ее муж? И муж ли тот самый усатый в очках, который однажды позвонил по ошибке в вашу дверь? А еще раньше в дверь позвонил носатый бородач в кепке, — так кем же он ей доводится? Но главным в скепсисе стала бессмысленность шпионажа на фоне большой политики и непредсказуемой поступи Истории.
За какие, собственно, преступления меня выгнали из любимой Англии? Не королеве же я размозжил голову веджвудской вазой! Не задушил же я принца Чарльза за его тайные рандеву с Камиллой Шенд, ставшей в замужестве Паркер-Боулз?
В 1993 году после многозначительных затяжек англичане дали мне визу, и произошло возвращение блудного сына на Альбион. Я помнил Лондон круглых котелков и элегантных зонтов-тростей, очень строгий распорядок работы ресторанов, когда после трех уже не подавали ланч. Пабы не работали по воскресеньям, вином там не торговали, фунт состоял из 20 шиллингов, 21 шиллинг по старинке именовалися гинеей, порция скотча в пабе стоила 3 шиллинга, и вообще в стране были тогда совершенно иные цены[11]. Темнокожие встречались достаточно редко, больше индусы; я бывал в великолепных ресторанах «Пргонье» и «Монсеньор» — куда подевались эти заведения? Лондон поменял цвет.
Около пятидесяти лет назад 492 иммигранта-ямайца прибыли в Тилбери на пароходе, и это считалось не особенно значительным событием — ведь и раньше в стране хватало иммигрантов из бывших колоний. За тридцать с лишним лет выросли и включились в жизнь темнокожие и желтокожие граждане Великобритании, такие же полноправные, как их бледнолицые братья. Подумать только: в цитадели истеблишмента Форин-офисе из пяти тысяч общего числа служащих двести человек небелые!
Однажды я сидел за своим компьютером и писал что-то занудное о шпионах, эта тема уже была у меня в печенках, хотелось вырваться на широкие просторы и написать «Войну и мир» или нечто более грандиозное.
Но что? Иногда я вспоминал о своей диссертации, она с годами казалась всё фальшивей, хотя сама тема не переставала волновать.
До сих пор у меня не укладывается в голове, каким образом первобытный человек превратился в англичанина, римлянина или русского, как люди заговорили на разных языках? Жила себе была неприятная вонючая обезьянка (скорее всего, придуманная Ч. Дарвином[12]), затем в течение тягучих веков она превратилась в Большую Обезьяну, встала на ноги, привязала камень к палке, чтобы убивать других обезьян, и стала человекообразной. А вот как это нечесаное существо с тупой мордой вдруг обрело национальность? Почему одна обезьяна стала англичанином, а другая русским? Кто им ломал язык, чтобы они заговорили по-разному?
Тут я услышал веселый голосок:
Сначала я окаменел от этой арии — что это? кто это? Бреющийся сосед за стеной? Знаменитый сверчок на печи? А может (чем черт не шутит!), в квартире завелся домовой? Но чем больше я вслушивался в этот голосок, певший по-английски, тем яснее я чувствовал местный диалект. Нет, это были не гэльский, не валлийский и не ирландский — я никогда бы не решился назвать диалектами эти мощные языки! — эврика! наконец я уловил: это самый настоящий чеширский акцент. Что это за парень из графства Чешир? Имеет ли он отношение к знаменитому пабу «Старый чеширский сыр», что благополучно стоит на Флит-стрит, недалеко от Трафальгарской площади, там я не раз охмурял за пивом вожделенных консерваторов.
11
Нет ничего глупее, чем размышлять над ценами в разные времена! Например, Владимир Набоков получил за свой перевод на русский «Алисы», названный «Аня в стране чудес», всего лишь пять долларов. Это была приличная сумма для Германии времен инфляции. А в 60-е мы с женой и сыном безбедно жили на зарплату второго секретаря посольства в 120 фунтов и даже не воровали.
12
Размышления над обезьяной привели меня к созданию гениальной баллады: «Англичанин Чарльз Дарвин, старый циник с бородой, почему от обезьяны ты считаешь род людской? Мы совсем другого рода: как пантеры, дико злы, хитроумны, как лисицы, ароматны, как козлы». Финал потрясает: «Разве можно голос нежный и желанье целовать обезьянностью ка-кой-то беспардонно объяснять?» Полет мысли высок, не правда ли?