Желания, о которых идёт речь, — нив коем случае не абстракции и не фантазии: это вполне конкретные желания, которые каждый миг посещают человеческое сердце: желание испытать заботу или хорошо пообедать, желание встретиться с другом или почитать книгу, желание наслаждаться блаженными „небесами“…»
Другой вопрос Странника заключался в том, продолжает ли джняни осознавать шарира (индийский термин, обозначающий всё в нас, что не является Атманом, по крайней мере, в своём первоначальном значении, во избежание ошибочного западного разделения материального тела и духовного ума). Шарира включает в себя как тело, так и ум, как деятельность ума, так и деятельность чувств. Более точное значение тамильского слова, которое мы переводим здесь как «сознание»[110], — «память», «воспоминание».
«Да, он осознаёт шарира, — ответил Джнянананда, — но в Атмане, в то время как воспоминание других людей о себе находится в уме, манасе. Кроме того, джняни осознаёт в Атмане всех существ. В реальности его шарира больше не воспринимается им как нечто своё собственное. Ему не принадлежит ничего, но в то же время в мире нет ничего, что бы было не его.
Точно так же, как прана, дыхание жизни, пронизывает всех существ, Атман пребывает везде, оставаясь во всём самим собой. Джняни дышит (вдыхает и выдыхает) в каждом живом существе. Для него не существует никакой разницы между творениями: он воспринимает всё как „его собственное“».
Далее Странник поднял сложный вопрос: «Почему джняни всегда творит добро?»
Но не успел он спросить, как его собственный ум дал ему чёткий ответ. Причина в том, что в джняни исчезли вся ахамкары, всё сосредоточение на себе в изоляции, весь эгоцентризм. А ведь именно эгоцентризм — подлинная причина всех грехов.
Однако гуру привёл в ответ традиционный парадокс: «Для джняни больше не существует ни праведности, ни греха, ни добра, ни зла. Грех, праведность, добро, зло — всё это относится к шарире, к ахамкаре, к осознанию себя в изоляции. Отличия и противоречия сохраняются лишь в тех, кто видит двойственность, в то время как джняни осознаёт все предметы и явления в недвойственности Атмана. На чём же при таком восприятии могут основываться концепции добра и зла?»
К разговору присоединился Гарольд, который вернулся в тот самый день: «Некоторые утверждают, что реинкарнация осуществляется сразу же после смерти. Другие полагают, что развоплощённая душа может оставаться в таком состоянии сотню, пять сотен или даже тысячу лет, прежде чем получит новое тело. Какой точки зрения должны придерживаться мы?»
Вопрос вызвал оживлённую дискуссию о перевоплощении. Как только Странник получил возможность высказаться, он предположил, что волноваться о прошлых или будущих рождениях — бесполезное досужее занятие, и лично он не видит никакого смысла в теории реинкарнации.
«Я согласен с тем, что волноваться не о чем, — отреагировал Джнянананда, — но даже в этом случае как можно отрицать факт существования последовательных рождений? У нынешнего рождения должна быть причина. Чем, кроме наличия предыдущей жизни, можно объяснять наше возвращение в этот мир и обстоятельства нашего рождения?»
«Допустим, — сказал Странник, — но какова тогда причина нашего предыдущего рождения?»
«Рождение, предшествовавшее ему, и так вновь и вновь».
«Хорошо, но ведь должен был быть первый наш приход в этот мир, как объяснить его?»
«Кто когда-либо рождался? — ответил Джнянананда. — Такого феномена, как рождение, никогда не существовало и никогда не возникнет — то же самое и с феноменом смерти. Руки, ноги, глаза, дыхание — у всего этого есть начало, а всему, имеющему
начало, однажды придёт конец. Но как насчёт самого Я? Когда дыхание уходит, разве Я не остаётся?»
Тот, кто знает, не умирает и не рождается,
Откуда он пришёл и чем он станет?
Нерождённый, вечный, изначальный —
вечно сущий!
Если убийца думает, что он убивает,
Если жертва думает, что её убили,
Никто из них ничего не понял:
Никто не может ни убить, ни быть убитым.
Бессмертное не может стать смертным,
Смертное не может стать бессмертным.
Нет ни увядания, ни роста,
Ни связанности, ни освобождения,
111
См. прим. 73. Стихи из