Нашатыря нет, можно похлопать по щекам или поднять ноги. Вроде так поступают с женщинами, находящимися в обмороке. Но этот очнулся самостоятельно.
Он схватил меня за грудки, с воистину медвежьей силой подтянул и сердито прорычал:
— Ти собрался меня грабить, да?
Он говорил на ломанном русском. Выходит, иностранец… вроде меня нынешнего.
— И в мыслях не было. Я просто хотел вам помочь.
Мой голос убедил его, что я говорю правду, и он отпустил.
— А кде некотяи, что стрелял в моего коня?
— Не стоит волноваться. Дела их неважные.
— Виходит, ви спасли мне жизнь. Я отшень вам плагодарен.
— Что вы. Я выполнял свой долг порядочного человека.
Слова сами слетели с кончика языка. Странно, обычно я выражаюсь в иной манере. Неужели, заразился от Карла.
— О, ви не просто порядочный человек, вы — человек чести. Назовите свое имя отважный герой.
— Игорь… — я прикусил язык, — то есть Дитрих. Дитрих фон… Гофен, — уф, кажется, не ошибся.
— Спасибо, отважный рыцарь. Даю слово творянина и офицера: я отплачу вам той же монетой…
Бабах! Оглушительно громыхнуло из кустов, моментально окутавшихся облаком дыма. Послышался тонкий противный свист и шлепок. Тело офицера выгнулось. Я увидел страшно удивленные глаза.
— О, майн гот, не хочу умирать! — он дернулся и повис у меня на руке.
Мне не впервой видеть смерть. Я перестал бояться покойников с того момента, как закрыл глаза умершему на глазах отцу, стянул его рот платком, накрыл простыней и стал обзванивать родственников. Просто каждый, кто прикоснулся к этому таинству, уже никогда не станет прежним. Меняется действительность и твое отношение. Начинаешь ценить каждый вздох, взгляд, каждую крупицу общения с близкими. Проблемы, ранее казавшиеся глобальными, уходят на второй план. Суета сует. Вот она — истина в последней инстанции.
Офицер, бывший недавно живым, чувствующим человеком, вцепился в меня, будто я последняя ниточка, связывавшая его с этим миром. Ниточка оборвалась. Душа улетело туда, откуда нет возврата, где, как хочется верить, намного лучше, чем здесь.
Я видел его впервые, успел перекинуться несколькими фразами и все, но почему по щекам потекли слезы? И наряду с возникшей горестью внутри разгоралось пламя, оно требовало выхода. Где та сволочь, что предательски выпалила из кустов?
Я оказался на ногах и бросился туда, где еще не успел развеяться дым, услышал за спиной конское ржание, громкие возгласы.
— Куда прешь, убивец?
Я обернулся и последнее, что успел увидеть — летевший в лицо деревянный приклад мушкета.
Глава 4
— Куда их, ваш высокородь? В полицию?
— Нет. Дело сурьезное. Пожалуй, вези в Петропавловскую крепость, сдашь чиновнику Тайной канцелярии, а если не найдешь, то коменданту. Скажи, что застали на месте убийства ажно с четырьмя трупами. Хоть и иноземцы, но кто ж их аспидов знает. Пущай в Тайной канцелярии разбираются.
— А с телами как? Вы их опознали, ваш высокородь?
— Трое в сером — капрал Преображенского полка Звонарский с лакеями. Запомнил?
— Так точно, господин капитан.
— Мертвый измайловец — поручик Месснер из вестфальцев. Поговаривают, конфидент самого Миниха[1].
— Эвона как. Это его мы, выходит встречали?
— Его.
— Не уберегли, значит, голубя. Опасливо мне, ваш высокородь.
— Чего ты спужался, Борецкий?
— А ну как и меня заодно с энтими двумя немчиками в колодничий каземат оформят? Попасть туда легко, а вот выйти трудно.
— Не боись, Борецкий. Ты государственный человек, лейб-гвардии[2] сержант. Худа не сделал. Подполковник за тебя всегда слово молвит. Выручим, ежели что. А чтобы не сбегли, возьми с собой четырех солдат. Штыки примкните и глаз не спускайте. Утекут, шкуру с тебя спущу почище Ушакова Андрея Ивановича[3], — имя и отчество офицер произнес с придыханием, чуть ли не озираясь по сторонам.
— Знамо дело, ваш высокородь, спустите.
— То-то! — удовлетворенно подкрутил лихой ус офицер. — Скажешь, я завтра прибуду с подробным рапортом. Ступай, Борецкий.
Сержант Борецкий — немолодой коренастый мужчина с багровым лицом пьяницы, вместе с двумя солдатами устроился на крестьянской телеге. Нас с Карлом связали и положили на вторую телегу, приставив двух конвоиров. Мертвецов, укрытых рогожей, загрузили на третью. Возницы, доставленные из ближайшей деревни вместе с реквизированными подводами, выглядели забитыми и не роптали. Они мяли в руках шапки и постоянно крестились, выслушивая приказания офицера.