Статья, открывавшая второй номер «Искусства и древностей» за 1817 год, свидетельствовала, что Гёте по-прежнему в своих воззрениях на искусство в большой мере придерживался принципов, сформировавшихся под влиянием античного эстетического идеала. Написал эту статью Генрих Мейер, однако текст был согласован с Гёте, а подпись «W. К. F.» в конце статьи удостоверяла, что в ней излагались общие взгляды «веймарских любителей искусства». Статья эта, называвшаяся «Новогерманское религиозно-патриотическое искусство», резко критиковала религиозно-католизирующие эстетические течения той поры. После той снисходительности, которую выказал Гёте в общении с братьями Буассере, его охватил боевой пыл, какой редко случался у него на склоне лет. «У меня осталось не так уж много времени, чтобы быть откровенным, давайте же используем его» — так мотивировал он в письме Цельтеру этот свой выпад (письмо от 29 мая 1817 г.). Всем кругом «надоела эта детская игра в католицизм, — подбадривал поэт Мейера (в письме от 7 июня 1817 г.), — так давайте же останемся чисты, и лишь от нас самих зависит, будем ли мы с еще большим пылом бросаться в атаку». На «Сердечные излияния» Вакенродера,[77] ставшие уже лет десять назад мишенью резкой критики со стороны «веймарских любителей искусства», вновь возлагается ответственность за распространение «христианско-католического художественного вкуса», кокетничающего любовью к старине. Работы старых мастеров, а они по справедливости ценились очень высоко и были предметом коллекционирования, «предлагались вниманию публики как наилучшие, единственные образцы, способные сформировать истинный вкус», что, на взгляд Гёте, имело дурные последствия как для художественной практики, так и для понимания искусства. Речь шла, стало быть, о художественном эталоне, и Гёте не хотел, чтобы религиозное средневековое искусство в этой роли заменило собой античное. К нему вела подобная смена парадигм — это, по мысли Гёте и «веймарских друзей искусства», можно было увидеть на примере «назарейцев»[78] и им подобных. Аллегорические изображения разного времени суток работы Филиппа Отто Рунге представляли собой, опять же на их взгляд, «истинный лабиринт смутных взаимосвязей, вызывающих у зрителя род головокружения вследствие чуть ли не полной их непостижимости». (Но нельзя разве это суждение с тем же основанием отнести и ко второй части «Фауста»?) В статье звучало полное понимание связи тяготения публики к старине, к собственному прошлому, с патриотическим духом времени; автор приветствовал коллекционирование и сохранение старинных произведений искусства. Однако наряду с этим в статье звучала и критика: «Высоко, даже чрезмерно почитались внешние приметы прошлых времен, которые представлялись лучше нынешних; нас чуть ли не насильно тянули назад, к немецкой старине». И еще: «Старинное немецкое искусство ныне настолько захваливают, что более хладнокровные ценители искусства не могут присоединить к этим похвалам свой голос, сколь бы искренне патриотичными ни были их убеждения».
Критика Мейера и Гёте, таким образом, была направлена против христианско-католических и гипертрофированно националистических тенденций в современном им искусстве и его восприятии. Веймарцы выступали против религиозного глубокомыслия смутных контуров, загадочной непонятности — словом, против «религиозно-мистического» элемента картин, что, разумеется, мешало им по достоинству оценить произведения Рунге, Овербека, Корнелиуса и «мистически-аллегорические пейзажи» такого живописца, как Каспар Давид Фридрих. Непреложный совет «веймарцев» сводился к следующему: «В отношении искусства самое верное и разумное — это заняться изучением древнегреческого искусства, как и его продолжением в новейшие времена». Одно притязание противопоставляется здесь другому, и нелегко объяснить, отчего признание античного искусства единственным образцом, достойным подражания, больше отвечало духу времени, чем освоение и дальнейшее развитие иных художественных направлений. А потому Сульпицу Буассере, ознакомившемуся с гётевским сочинением, нетрудно было возразить на этот полемический выпад. Любой народ, любая эпоха, отвечал он, должны придерживаться того, «чем наделили их боги и судьба, чтобы разговаривать с любезными им язычниками» (из письма к Гёте от 23 июня 1817 г.). И теперь, как и тогда, оспаривать справедливость его встречного аргумента не приходится: «Как сильно, однако, все наше окружение, все наши условия отличаются от древнегреческих! Когда и где видим мы обнаженное тело в естественной жизни и движении?»
Свобода печати или бесстыдство печати?
Конституция Великого герцогства Веймарского, коротко упоминавшаяся выше, вступила в силу в мае 1816 года. Уже сам этот факт всколыхнул общественность всех немецких государств: Веймар одним из первых ввел у себя предусмотренный «союзным актом» «Основной закон о сословной конституции Великого герцогства Саксен-Веймар-Эйзенахского». Он был принят после обстоятельного обсуждения в консультативном сословном собрании, созванном исключительно для этой цели. Предварительно несколько высокопоставленных чиновников после совещания с герцогом разработали соответствующие проекты. Примечательно следующее: конституция не была попросту дарована свыше. Правда, она и не была провозглашена правителем страны в итоге соглашения с представителями сословий, монарх милостиво предоставил ее своим подданным, при том не позволяя сколько-нибудь умалить свои монаршьи права. Конституция не принесла разделения власти в современном смысле слова, не содержала она и перечня основных прав граждан, составления которого добивался министр фон Герсдорф. Однако все же отныне в ландтаге предполагалось иметь десять депутатов от крестьян, помимо десяти представителей дворянства, десяти — от бюргеров и одного депутата от Йенского университета. Ландтаг утверждал налоги и участвовал в разработке законов. Имел он также право подавать монарху апелляции. Сенсацию вызвало другое: основной закон провозгласил свободу печати. Впервые обнародованная в 1776 году в конституции американского штата Виргиния, затем в 1789 году — в «Декларации прав человека», свобода печати сделалась одним из главных требований либеральной буржуазии. А потому сам по себе тот факт, что в Веймаре свобода печати была закреплена в конституции, вызывал у многих прогрессивно настроенных людей того времени восхищение этим маленьким государством и его правителем.
Насколько можно судить, Гёте принимал мало участия во всех этих ранних преобразованиях герцогства в конституционную монархию. Поэт и прежде не видел сколько-нибудь серьезной угрозы правам человека в Веймарском герцогстве, ставшем ему родиной, да и вообще, проблема конституции его не волновала. Еще за двадцать лет до того, в эпоху революционных потрясений, он с насмешкой отзывался о «конституциях». Ему довольно было патриархально организованного общества, руководители которого сознавали бы свою ответственность по отношению к народу. Что до свободы печати, то очень скоро поэт оказался вовлечен в связанные с этим проблемы. Публицисты решили воспользоваться своим правом, и Йена стала центром либеральных и националистических изданий. Да и где еще в Германии можно было рассчитывать на гарантированную свободу печати? Журнал Лудена «Немезида», для которого тот некогда, в 1813 году, добивался покровительства Гёте, заговорил в полный голос: он выступал за объединение нации, призывал другие германские государства тоже наконец принять конституцию. В 1815 году в Йене был основан союз буршей, который выступал против дурных обычаев студенчества и раздробленности его на землячества, но в большей мере и за общенациональные политические реформы. Журнал «Немезида» стал союзником студентов. А с лета 1816 года начал выходить и первоклассный естественнонаучный журнал «Изида», редактируемый Лоренцем Океном. «Изида», однако, не довольствовалась освещением лишь научных проблем: в журнале печатались также и политические статьи, именно они и завоевали журналу авторитет в широких кругах общественности. Критике подверглась в «Изиде» даже веймарская конституция: журнал сожалел, что в ней не перечислены права человека и что принятием земельной конституции и ограничилось дело. Тон «Изиды» был резким и боевым; авторы статей понимали, что их дело — правое. И другие журналы также воспользовались свободой печати в Веймарском герцогстве, отнюдь не имея в виду одни лишь политические атаки. Однако вокруг «Изиды» Окена разгорелась острая борьба. Ссылаясь на свободу печати, воинственно настроенный издатель стал печатать в своем журнале также и рецензии на книги, что по прежним, «доконституционным», временам составляло прерогативу одной лишь «Альгемайне литератур-цайтунг». Дело дошло до судебного процесса, однако выиграл его Окен. Герцог, которого раздражала «Изида», желал бы иного исхода, однако не изменил решения суда, уважавшего свободу печати.
77
Полное название — «Сердечные излияния отшельника — любителя искусств» (1797). —
78
Прозвище немецких живописцев-романтиков, членов «Союза св. Луки», подражавших итальянским и немецким мастерам раннего Возрождения. —