Отныне именно он — уважаемый хозяин Духовной школы Жуфэн.
Тех чужаков, что строили козни против него на собрании в Линшане, он при первом же удобном случае сотрет с лица земли, но ему все еще было сложно решить, как поступить со старшим братом и уж тем более не ясно, что делать с Ло Фэнхуа.
Похожее на ярко сияющий вороний глаз солнце почти закатилось за линию горизонта. Начали сгущаться сумерки.
Увидев, что скоро совсем стемнеет, Сюй Шуанлинь, наконец, решился войти в тюрьму, чтобы увидеться с сидящими под стражей старшим братом и учителем.
В сопровождении нескольких человек из своей свиты он прошел уже половину пути, когда последний луч солнца поглотила ночная тьма. В этот момент он вздрогнул, почувствовав странный холод в теле и легкое головокружение.
— Уважаемый глава, что случилось?
Отмахнувшись от бросившегося ему на помощь слуги, Сюй Шуанлинь сказал:
— Не лезьте. Я вдруг вспомнил, что должным образом не уладил одно дело, так что сначала мне нужно вернуться в главный зал. Не ходите за мной.
Подавляя боль, которая становилась все очевиднее, он накинул капюшон плаща и широким шагом направился к воротам главного зала Духовной школы Жуфэн. Под конец, больше не в силах терпеть эту муку, он побежал и, с силой толкнув двери, ввалился внутрь, поспешно закрыв их за собой.
— Уважаемый глава?
— Стойте снаружи, охраняйте двери. Не разрешайте никому войти. Не совершайте необдуманных поступков. Если случится что-то из ряда вон выходящее, немедленно доложите мне.
Отдав охранникам этот приказ, тяжело дыша и пошатываясь, Сюй Шуанлинь прошел вглубь главного зала ордена. Сняв капюшон, он опустил голову и, осмотрев себя, обнаружил, что его кожа растрескалась, словно от лютого мороза, а все тело покрылось ужасными ранами.
Первое, о чем подумал Сюй Шуанлинь, что это отец проклял его.
Но тут же решил, что подобное невозможно. Болезнь старика была слишком запущена, и у него не хватило бы сил даже на простенькое заклинание. Разве мог он незаметно[228.5] провернуть такое дело в столь плачевном состоянии?
Но тогда, что это с ним?
Боль была такая, что казалось, все его кости сломаны, мышцы и сухожилия разорваны, а кожа содрана. Упав возле окна, он забился в конвульсиях, оставляя на полу кровавые полосы от царапающих камень скрюченных бледных пальцев.
Было слишком больно…
Он не осмеливался громко кричать, не осмеливался позвать целителя. Его положение все еще было слишком непрочным. Как предводитель армии мятежников, он не мог показать и намека на слабость.
Катаясь по полу главного зала, Сюй Шуанлинь тяжело дышал, стонал, бился в судорогах — и в какой-то момент случайно зацепил и сорвал ногой занавес, который, упав, накрыл израненное тело, скрыв его от ярко сияющей за окном луны.
Внезапно Сюй Шуанлинь почувствовал, как боль быстро отступает, и весь в холодном поту, хватая ртом воздух, съежился под занавеской. Спустя некоторое время, полагая, что боль уже прошла, он откинул ткань и сел прямо, собираясь подняться на ноги.