Тень от свечи трепетала, словно упавший в глубокий пруд лепесток яблони.
С каждым движением Мо Жаня этот лепесток взмывал вверх и жалобно трепетал, рождая волны ряби. В конце этого танца света и тени влажный туман выскользнул из уголков глаз Чу Ваньнина и был тут же жадно сцелован Мо Жанем.
Ему было прекрасно известно, что за человек Чу Ваньнин. Если бы Наступающий на бессмертных Император не использовал любовные зелья, ему было бы трудно получить от него какой-либо отклик, а значит и в полной мере насладиться плотскими радостями разделенного удовольствия. Самоконтроль Чу Ваньнина, действительно, был настолько невероятным, что это и правда было достойно сожаления.
Ну и что с того?
Если в итоге он не мог сдержать слез и скрыть от него свое учащенное дыхание. Даже если Чу Ваньнин не плакал, ему достаточно было просто наблюдать, как он пытается сдержать рвущиеся из горла стоны, как его покрасневшие глаза теряют фокус, а крепкая грудь тяжело вздымается и опускается.
Всю ночь они качались на волнах страсти и, обнявшись, легли спать лишь поздно ночью[219.1].
Мо Жань заключил в кольцо рук его потное, разгоряченное тело, запечатав его в свою влажную, пышущую жаром плоть, склеившись с ним даже висками, ушными раковинами и скулами. Еще довольно долго он нежно целовал мочку уха Чу Ваньнина, все крепче сжимая его в своих объятиях.
— Все хорошо, Учитель. Теперь, когда ты рядом со мной, все хорошо.
С этими словами он заснул.
А когда снова открыл глаза, то испытал приступ панического страха, не обнаружив Чу Ваньнина на кровати рядом с собой.
— Учитель?!
Он резко поднялся и сел.
А потом увидел Чу Ваньнина, стоящего у полуоткрытого окна. Уже светало, за окном моросил дождь.
Мо Жань облегченно вздохнул и протянул руку:
— Учитель, иди сюда…
Однако Чу Ваньнин не сдвинулся с места. Аккуратно одетый в свои неизменные белоснежные одежды, он спокойно посмотрел сверху вниз на лежащего на кровати мужчину. Вглядевшись в его лицо, Мо Жань внезапно почувствовал, как в его сердце поднялась волна тревоги.
Чу Ваньнин сказал ему:
— Мо Жань, мне пора идти.
— Идти? — он замер в оцепенении. Постель все еще хранила тепло чужого тела, на подушке лежало несколько вырванных в порыве страсти длинных волос, а в воздухе витал слабый запах похоти. Чу Ваньнин стоял прямо перед ним, но, казалось, между ними было бескрайнее море. Почувствовав его отчуждение, Мо Жань встревожился не на шутку. — Куда ты собрался? Павильон Алого Лотоса — твой дом. Мы уже дома, куда еще ты хочешь пойти?
Чу Ваньнин покачал головой и, повернув лицо к окну, за которым забрезжил серый рассвет, сказал:
— Времени нет, уже светает.
— Ваньнин!
Мо Жань только на миг закрыл глаза, а когда открыл их, то понял, что комната пуста. В ней не осталось ничего от Чу Ваньнина...