– И что ты им сказал?
– Ничего. Я просто нажал на кнопку, перебросив их на наш PR-отдел.
– Отличный ответ, – одобрил он. – Но ты же знаешь, что звонки прессы – лишь вопрос времени.
– Ага, мне ли не знать.
– Ты уже говорил с полицией? – не унимался Халек.
– В среду ночью мне позвонил детектив по имени Майкл Фитцсиммонс. Я оставил ему сообщение вчера поздно вечером.
– Рад видеть, что ты умеешь быстро реагировать, – шутливо упрекнул он.
– Полиция Нью-Йорка. – Я помолчал. – Мужик на сто миллионов долларов. – Я помолчал. – Потом звонишь ты.
Ну, графиком, расписанным до секунды, это не назовешь. Времени позвонить Фитцсиммонсу было выше крыши. Реальность: после похорон я был не в состоянии толковать о Чарли с кем бы то ни было.
– Готов спорить, у полиции Нью-Йорка для тебя заготовлен список вопросов в милю длиной.
– А чего говорить? Гвоздем программы был Чарли. Тот, кто привязал тележку к его ноге, – псих гребаный.
– Может, ты знаешь этого психа гребаного.
– Сомневаюсь. Друзья Чарли обожали.
– А кто-то – нет.
– Скажи мне, что думаешь о рынке, – сказал я, переключаясь в рабочий режим, чтобы избежать непоколебимой логики Клиффа.
– Цены на нефть пугают хедж-фонды, – ответил он. – Хеджи убеждены, что Доу откорректируется на десять процентов, и просят мой отдел пнуть короткие позиции.
Под «пнуть» Халек подразумевал «увеличить». Команда «Д» может измыслить продукт, который упадет на 20 процентов, если рынок упадет на 10. «Шорты» будут в восторге, потому что сделают деньги на падающих рынках.
– Отличная инфа, Клифф. – Его проницательность всегда помогает мне на телефоне. – Мои ребята выстроятся за облигациями в очередь.
– А, подстраховка…
Такой вещи, как «индустрия ценных бумаг», не существует. Термин амбивалентен, с акцентом на «амба». Есть только гонка, потоки денег и неистовство дерущихся, отвлекающие от воспоминаний 18-месячной давности.
Уолл-стрит – сплошная нервотрепка. Мои современники боятся всего. Мы боимся лишиться клиентов. Такое случается то и дело. Мы боимся, что другие располагают более качественной информацией. Кто-то хочет продать то, что мы хотим купить. Мы боимся Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям и прочих регуляторов, управляющих нами. Мы боимся рисков. Но бегать посреди табуна мы боимся еще больше, так что идем на риски. Мы боимся, что наши ставки будут выглядеть глупо и говорящие головы выставят наши промашки напоказ за считаные секунды. Может, суть Уолл-стрит и в «чистогане» – лучшее слово для обозначения денег, какое я слышал. Может, дело в эго, гормонах и триумфе, когда делаешь крупную ставку и оказываешься прав. Но на самом деле теми, кто мы есть, нас делает страх. Я тревожусь о своих клиентах и возношу молитвы, чтобы они ни за что не поддались нашему шизоидному умонастроению.
Страх – это одно. Жадность – это другое. У каждого есть своя повестка дня. Исключений нет.
Пэтти Гершон остановилась у моего стола около 10 утра. Когда она назвала меня по имени, я понял, что у нее что-то на уме.
– Гроув, – сказал она, – я пришла попросить прощения.
Хлоя, как чертик из табакерки, выглянула из-за своего терминала, чтобы поглядеть на нас. Энни, широко распахнув свои сине-зеленые глаза от недоверия, подозрительно воззрилась на Пэтти.
– За что? – осведомился я.
– За эти шутки насчет наживки. Я просто жопа. Чарли Келемен был твоим другом.
– Откуда ты знаешь?
– Курц мне сказал. Гроув, я искренне раскаиваюсь.
– Выбрось из головы, Пэтти. Нет ущерба – нет и ляпсуса.
– Южный джентльмен во всем, – произнесла она.
Мы оба улыбнулись. Угрызения совести в ее карих глазах уступили место веселью, и воцарилось перемирие.
Может, «леди Золотая Рыбка» – это уж чересчур.
– Что тебе нравится в этих рынках? – поинтересовалась Пэтти, меняя тему.
– Облигации.
– А кроме облигаций?
– БРИК, – ответил я, используя бытующую на Уолл-стрит аббревиатуру для быстрорастущих экономик Бразилии, России, Индии и Китая.
– А мне нравится «Джек Ойл», – парировала она, горя желанием внести и свой вклад. Эта компания продает высокотехнологичные буровые головки нефтяникам вроде «Эксон» и торгуется под тикером «JACK».
– Хорошая компания, – клюнул я на эту наживку.
Подсекая, чтобы всадить крючок поглубже, она ответила:
– А я слышала, ты обслуживаешь Попрыгунчика Джей-Джея.
Джозеф Джаворски (правда, на его родном языке это звучит «Йозеф Яворский») – CEO «Джек Ойл» – мой крупнейший клиент. Попрыгунчиком Джей-Джеем он стал во время первоначального публичного предложения акций. Когда один из рыночных асов «Фиделити»{35} закемарил во время презентации роудшоу, Яворский запрыгнул на конференц-стол и сплясал ирландскую джигу, чтобы пробудить убаюканного инвестора. И очень скоро в финансовых кругах распространилось прозвище Попрыгунчик Джей-Джей.
35