Выбрать главу

Степун, далеко не наивный свидетель эпохи, так рассказывал о разговоре с писателем в 1917: «Толстой первый по-настоящему открыл мне глаза на […] пугачевскую, разинскую стихию революции»[2215]. Распутин владел воображением Алексея Толстого и до, и после Хождения по мукам. Летом 1917 он сочинил пьесу Горький цвет, в которой Распутин выведен в роли темного, могучего, блудливого хлыста Акилы (похожего на Блудоборца из Пятой язвы Ремизова). Акила производит настоящие экзорцизмы, ритуальные изгнания бесов. Для пущего эффекта он одевает мальчика чертом, чтобы тот в ключевой момент вылез из бесноватого в области пупка; так Толстой изображает обычаи русского народа. В этот раз у Акилы ничего не выходит, его изобличают в мошенничестве, а бесноватый оказывается просто слабым интеллигентом. После революции Алексей Толстой вместе с Павлом Щеголевым, историком и членом той же Чрезвычайной комиссии, в которой сотрудничал Блок, сочинили два заведомо ложных текста: пьесу Заговор Императрицы и дневники Анны Вырубовой. Распутин опять выглядит центральной фигурой эпохи; но здесь он — главная сила контрреволюции. Автор зловещего заговора и любовник Императрицы, он ведет ее к государственному перевороту. Александра Федоровна хочет сместить Императора, стать регентшей, заключить мир с немцами и возглавить победоносную контрреволюцию. Странно только, что в этом деле ей помешали отъявленные монархисты во главе с Юсуповым.

На деле все было наоборот; придворные заговоры были направлены против Распутина и Императрицы, и если не Толстой, то Щеголев должен был знать об этом. Заговор Императрицы — продукт откровенного мифотворчества, сознательного изобретения полезного исторического знания[2216]. Поучительно, что в этом проекте сотрудничали профессиональный историк и большой писатель. Найденная модель предвещала неоклассицизм сталинской эпохи, ее националистический и мизогинический дискурс. Гипер-сексуальное тело Распутина здесь совсем некстати, и оно подвергается всяческим насмешкам. Но дискурс не нашел еще своего героя, новой версии Селиванова, и авторы возвращаются к совсем старым рецептам. История по Толстому и Щеголеву моделировала Александру Федоровну на манер Екатерины II, а большевистскую революцию по образцу восстания Пугачева. «Народ» победил, и рабочие арестовывают развратную царицу; о том, что будет дальше, авторы не гадают. Распутина одевают чертом, чтобы избавиться от бесов; но снова, как у мошенника Акилы, ничего не выходит.

УБИЙСТВО ИЛИ КАСТРАЦИЯ?

Предоставим, однако, слово и самому герою. В своем Житии опытного странника, в авторстве которого сторонники Распутина не сомневаются и сегодня, он так рассказал о необычном, и к тому же секретном, характере своего христианства:

О любви даже трудно беседовать, нужно с опытным. А кто на опыте не бывал, тот перевернет ее всячески. Вообще где есть избранные в духовных беседах, те более понимают любовь и беседуют по Новому Завету и живут единогласно, единым духом […] Вот у них-то и пребывает несметная златница любви[2217].

Своих избранных Распутин, по его собственным словам, учил практике флагеллации:

Вот еще как враг завистлив к тем кто ищет Господа […] Как это все — победить!

На все нужно бить: молиться немного, но ударять себя когда никого нет, крепко правильно и физически, чтобы даже пол дрожал, только стараться чтобы никто не видел — тогда […] будешь опытен и примешь все это с радостью[2218].

За полтора века до этого Селиванов противопоставлял оскопление бичеванию, как новый и эффективный метод «лечения» — старому, неэффективному:

как человеческая плоть […] принуждала иногда искать женского пола, от которого и самое жестокое бичевание отвесть было не в силах […], от греха того разве только одним оскоплением избавляться можно, приводя тому в пример скот, который по лечении уже блуда не делает[2219].

Друзья Распутина действовали в соответствии с давней традицией: хлыста следовало превратить в скопца.

Гришка был приглашен к епископу Гермогену, не прерывавшему еще с ним отношений. Там на него набросились знаменитый Илиодор […] и еще кто-то и, повалив, пытались оскопить его. Операция не удалась, так как Гришка вырвался. Гермоген после этого проклял Гришку, а Государю написал обличительное письмо, —

вернуться

2215

Ф. Степун. Бывшее и несбывшееся. Москва-Петербург: Прогресс-Алетейя, 1995,228. В эмиграции о Распутине написал многотомное и довольно плоское повествование Иван Наживин. Роман Наживина тоже показывает героя воплощением народной стихии, но сама она теперь кажется автору, бывшему народнику и толстовцу, вполне отвратительной.

вернуться

2216

Источником для этой версии были показания Манасевича-Мануйлова, данные комиссии Временного правительства; их обзор и критику см.: Мельгунов. Легенда о сепаратном мире, 380.

вернуться

2217

Г. Распутин. Житие опытного странника [1907] — цит. по: Платонов. Жизнь за царя, 247–248.

вернуться

2218

Там же, 241.

вернуться

2219

Н. Г. Высоцкий Первый скопческий процесс. Москва: печатня А. И. Снегиревой, 1915, 220.