Французские власти сурово расправились с восставшими моряками. Механик с эсминца «Протэ» Андре Марти и десятки его боевых товарищей были сосланы на каторгу. Но это не остановило борьбы французских трудящихся в защиту Советской России. В те дни молодые социалисты Парижа распевали марш, посвященный героическим морякам, его написал Поль Вайян-Кутюрье. Не раз собрания партийной секции, в которой состоял Нгуен, заканчивались боевым куплетом:
Постепенно устраивались личные дела Нгуена. Товарищам по партии удалось раздобыть для него «перми дю сежур» — вид на жительство и трудовую книжку. Имея на руках официальные документы, заверенные в полиции, Нгуен быстро нашел себе постоянное место работы в одном довольно солидном фотоателье. Труднее обстояло дело с жильем. Мало кто из домовладельцев хотел иметь в качестве жильца вьетнамца. После нескольких дней поисков с помощью Вайян-Кутюрье удалось найти маленький флигель в тупике Компуан в 17-м округе Парижа.
Хозяйка дома отвела для Нгуена сырую и темную каморку. Единственное оконце смотрело на глухую стену соседнего дома. Только далеко высунувшись из окна, можно было увидеть над головой кусочек голубого неба. Печки в комнате не было, поэтому зимой, особенно по ночам, Нгуен очень страдал от холода. Спасала изобретательность. Перед тем как уйти утром на работу, он подкладывал в камин хозяйки кирпич. Поздней ночью, вернувшись домой, заворачивал его в газету и клал в постель, чтобы хоть немного согреться.
В начале 20-х годов район Парижа, где находился тупик Компуан, являл собой средоточие рабочего люда и бедноты. Это сейчас он разросся, его заселили буржуа, вытеснив прежних жильцов за пределы городской черты. Живя в тупике Компуан, Нгуен получил возможность каждодневно наблюдать, какое жалкое существование влачат обитатели рабочих кварталов, воочию убедиться в непримиримости классовых антагонизмов, раздиравших французское капиталистическое общество. Свои наблюдения и выводы он отразил на страницах «Юманите» в очерке «Париж», написанном им в форме письма на родину двоюродной сестре.
«Есть такой округ в Париже, дорогая кузина, который сам по себе может проиллюстрировать все грани жизни и психологию Парижа, всей Франции, вселенной. Для того, кто намерен заняться изучением состояния современного нам общества, простая прогулка окажется столь же ценной, как и объемистый том энциклопедии.
Три основных квартала этого округа — Этуаль, Батиньоль и Эпинет. У тебя всегда было богатое воображение, и потому, я уверен, ты, прочитав лишь их названия, уже догадалась, какую социальную ступеньку занимает каждый из них. Мне даже кажется, что я слышу твой шепот: «Эпинет, Эпинет!» Жизнь здесь и впрямь очень трудна, терниста[5]. Ну а Этуаль — Звезда — обитель счастливчиков, привилегированных, уголок Эдема, да и только.
Здесь свили свое гнездо космополитическая роскошь, бьющее через край изобилие и изощренная праздность. Здесь рай тунеядцев всех мастей и всех стран. Великолепие здесь царит повсюду: животные и те великолепны. Не говоря уже о фантастических суммах, которые тратятся на роскошных пташек или на рысаков: этих денег хватило бы, чтобы прокормить целиком население одной из наших провинций, последнему псу в этом квартале живется лучше, чем рабочему человеку.
Квартал Эпинет — подножие лестницы. Это беднота, лишние люди, отверженные тех двух кварталов. Они словно принадлежат к какой-то другой породе людей, скромных, стеснительных, раздавленных нищетой. Приглядись, как дядя выжимает стебли сахарного тростника, стародавним народным способом получая сахар, и тогда ты представишь себе здешнюю картину. Весь сладкий сок стекает по одну сторону, а по другую остаются расплющенные, скрюченные жмыхи. Так и здесь. С одной стороны — богатство и праздность, с другой — тяжкий труд и нужда».
Сотрудничая в левых газетах, Нгуен с горечью убеждался, как мало, если вообще ничего, знают французы о его родине. 4 января 1920 года на стол министра по делам колоний легло донесение тайного агента по кличке Жан, следившего за Нгуеном. «Господин Нгуен Ай Куок, — доносил агент, — жаловался, что в других странах ничего не знают об Индокитае. Он беседовал с иностранцами, и никто из них не знал о существовании Индокитая. Они никогда не слышали о такой стране и полагали, что Индокитай — это всего лишь пограничная область между Индией и Китаем. Необходимо, считает Нгуен Ай Куок, как можно больше говорить и писать об Индокитае. Он будет требовать от членов социалистической партии вести действительно широкую пропаганду, чтобы все знали, что происходит в Индокитае…»
Страстное желание рассказать простым французам правду о бесчинствах колонизаторов в Индокитае и страданиях своих соотечественпиков приводит к мысли о необходимости написания и издании собственной книги. В следующем донесении Жан излагает любопытный диалог между Нгуеном и одним из его друзей — Ламом.
— Когда ты думаешь закончить книгу? — спросил Лам.
— Трудно сказать точно, ведь мне необходимо много материалов, — отвечал Нгуен. — Я не хотел бы что-то выдумывать, писать от себя. Я буду цитировать отрывки из книг, где говорится о французском колониализме, а затем придавать им соответствующую окраску. Книга будет состоять из четырех глав: первая — Индокитай до захвата его Францией; вторая — что колонизаторы принесли Индокитаю; третья — нынешняя ситуация в Индокитае; четвертая — Индокитай в будущем.
Нгуен решил назвать свою книгу «Угнетенные». В марте 1920 года рукопись была готова. «Господин Нгуен Ай Куок, — доносил Жан, — намерен издать книгу на свои деньги. Он говорил Ламу, что уже накопил 300 франков… По моему мнению, маловероятно, чтобы какая-то тайная организация снабдила его деньгами, ибо этот человек весьма щепетилен. Он хотел бы, чтобы книга была издана на его личные сбережения».
Однако в свет эта рукопись так и не вышла. В один из вечеров, вернувшись домой, Нгуен обнаружил, что она бесследно исчезла. По-видимому, все тот же пресловутый Жан, знавший о каждом шаге вьетнамского революционера, похитил ее. Однако работа, проделанная Нгуеном, не пропала даром. Отдельные главы «Угнетенных» были использованы в его книге «Суд над французским колониализмом», которая вышла в 1925 году.
Переезд на новое место жительства, пусть это была всего лишь полутемная девятиметровая каморка, означал для Нгуена долгожданное обретение экономической независимости от Фан Тю Чиня и Фан Ван Чыонга, отношения с которыми понемногу теряли прежнюю теплоту.
Фан Тю Чинь, по-видимому, сломленный арестом и тюрьмой, практически отошел от политической деятельности и предпочитал проводить свободное время в бильардных на улице Сорбонны. Фан Ван Чыонгу по складу-характера больше импонировала кабинетная работа, он не умел и не любил работать с людьми. Нгуен возмущался пассивностью друзей, а те, в свою очередь, именовали авантюризмом и ребячеством его поведение и деятельность Ассоциации вьетнамских патриотов. Все чаще между ними вспыхивали яростные дискуссии. Агенты тайной полиции, следившие за их домом, докладывали начальству: «Последние дни каждый вечер происходят шумные споры в доме № 6 по улице Гобеленов. Есть данные, свидетельствующие о том, что идеи Фан Тю Чиня и Нгуен Ай Куока резко отличаются друг от друга». А в одном из документов министерства но делам колоний указывалось: «Нгуен Ай Куок постепенно становится авторитетным руководителем аннамитов, живущих во Франции, в то время как роль Фан Тю Чиня и Фан Ван Чыонга постепенно сходит на нет».
Нгуен тяжело переживал идейный разрыв с друзьями. Ведь оба они были по-человечески дороги ему, он был глубоко признателен им за все, что они сделали доброго для него. Особенно неприятный осадок оставила у него их последняя встреча. Чинь только что вернулся из поездки на север Франции, где он часто бывал по делам своей фотомастерской. Вечером они по традиции собрались и кабинете Чыонга. Поглаживая нервными движениями усы, Чинь недовольно глянул на Нгуена.
— Говорят, ты распространяешь листовки?
5
Автор имеет в виду созвучие названия квартала Эпинет и французского слова l'épine, означающего «терновник, колючий кустарник».