Таким образом, согласно Беттельгейму мусульманин — это тот, кто отрекся от минимальной области свободы и как следствие утратил последние крохи осознанного поведения и человеческого образа. Этот переход «последней черты» является поистине необратимым опытом, и потому для Беттельгейма он становится моральным критерием различения человеческого и нечеловеческого. Этот опыт не только лишает свидетеля всякого чувства сострадания, но и отнимает у него ясность сознания, так как заставляет смешивать то, что не следует смешивать ни в коем случае. Так, Гёсс, комендант Освенцима, представший перед судом в Польше в 1947 году, для Беттельгейма оказывается также своего рода мусульманином, хотя и «хорошо накормленным и прилично одетым»:
Хотя его физическая смерть должна была наступить лишь некоторое время спустя, он превратился в живой труп в тот самый момент, как принял управление Освенцимом. Он не стал мусульманином, потому что был хорошо накормлен и прилично одет. Однако он полностью утратил уважение и любовь к самому себе, лишился всякой способности чувствовать и быть личностью — он превратился в машину, которой начальники могли управлять нажатием кнопки[102].
Мусульманин становится в глазах Беттельгейма невероятной и чудовищной биологической машиной, лишенной не только нравственного сознания, но и способности чувствовать и реагировать на внешние раздражители:
Возникает вопрос, мог ли организм мусульманина вообще воспринимать сигналы спинного мозга, которые, активизируя лобные доли мозга, претворяются в ощущения и действия?[103] Заключенные превращались в мусульман, когда ничто уже не могло вызвать у них эмоциональной реакции… Хотя они испытывали голод, соответствующий сигнал не достигал мозга в достаточно отчетливой форме, чтобы произвести действие… Другие заключенные старались проявлять заботу о них, когда только могли, и пытались кормить их, но мусульмане уже не могли реагировать на проявления сочувствия[104].
Принцип «никто не хочет видеть мусульманина» оказал влияние даже на очевидца событий: Беттельгейм — выживший свидетель — не только искажает подлинные свидетельства (все свидетели согласны в том, что никто «не проявлял заботу» о мусульманах), но и не замечает, что приносит человеческие существа в жертву призрачной теории, превращая их в вегетативный механизм, единственная цель которого — любыми средствами разделить то, что в лагере сделалось неразделимым: человеческое и нечеловеческое.
Что значит «остаться человеком»? Сложность ответа на этот вопрос и необходимость осмысления самой его постановки уже содержатся в требовании, с которым обращается к нам выживший свидетель: «рассудите, человек ли это?» Речь здесь идет, собственно говоря, не о вопросе, а о требовании (Примо Леви: «заповедую вам эти строки»[105]), которое ставит под сомнение саму форму вопроса. Как будто единственное, на что здесь можно рассчитывать, это на отрицательный или утвердительный ответ.
На самом же деле речь идет скорее о том, что значение термина «человек» смещается столь значительно, что трансформируется сам смысл вопроса. Есть некоторая ирония в том, что свидетельства Леви и Антельма[106], опубликованные в одном и том же году, уже в заглавиях словно вступают в диалог друг с другом: «Человек ли это?» и «Род человеческий». Согласно Антельму в лагере под сомнение ставится «квазибиологическая» претензия на принадлежность к человеческому виду, основополагающее чувство принадлежности к одному виду:
Отрицание человеческого достоинства актуализирует квазибиологическую претензию на принадлежность к человеческому виду[107].
Важно то, что вместо термина le genre humain[108], который он должен был бы хорошо знать, Антельм использует здесь технический термин espèce[109]. Но ведь говорит он о биологической характеристике в строгом смысле этого слова (приставка «квази» выступает здесь своего рода эвфемизмом, жестом научной корректности перед лицом фантастического), а не о моральной и политической общности. Именно об этом и следовало бы «рассудить» — а не о человеческом достоинстве, как, видимо, считает Беттельгейм. Задача тем более неясная и масштабная, поскольку совпадает с той, которую ставили перед собой эсэсовцы, что заставляет нас принять всерьез лагерный закон: «не люди, а свиньи».
106
Робер Антельм (1917–1990) — французский писатель, во время Второй мировой войны участвовал в движении Сопротивления, за что в 1944–м бьи арестован гестапо и отправлен в концентрационный лагерь. С 1944 по 1945 год прошел через лагеря Бухенвальд, Гандерсхайм и Дахау.