Он запрокинул голову и уставился на облака.
— Я не согласен с этим, но не стану заставлять тебя. — Риддл прикоснулся своей волшебной палочкой к моему виску и закрыл глаза. — И боюсь, что это единственная защита, которую я могу тебе дать.
Я почувствовал будто холодная жидкость вливается мне в голову, но не ощутил никаких изменений в своих воспоминаниях. Я озадаченно хлопал глазами под насмешливым взглядом.
— Ты заметишь разницу, когда Дамблдор полезет читать твои воспоминания. Исправленный вариант нашей "встречи" — вот все, что он увидит. Он не продвинется дальше этих воспоминаний. Фальшивка должна стереться через несколько дней, как закончится семестр. Используй это с умом.
— Спасибо.
— Не за что. Продолжай практиковаться в медитации, но пусть все уляжется прежде, чем ты возобновишь уроки по Окклюменции.
— Да, сэр. — Я колебался, пожевав нижнюю губу. — Как я должен называть вас?
— Томас. Уичвуд, если ситуация носит формальный характер. — Он помог мне подняться. — Гринготтс вчера огласил завещание твоей матери. — Это известие меня поразило. — При небольшой толике удачи, турнир займет внимание Дамблдора еще на некоторое время, и он будет слишком занят, чтобы заметить огласку. Попроси Барти, чтобы он выдал тебе два аварийных портала. Один в Св. Мунго. Другой — в Министерство. Я сделаю все, что смогу, чтобы получить там Открытое слушание[25], прежде чем начнется следующий год, но Дамблдор может отсрочить дату слушания. Если что-нибудь случится, используй портключ и скажи им, чтобы вызвали по каминной сети твоего paterfamilias Томаса Риддла-Уичвуда в главный Зал. Мой дом находится под одной из вариаций чар Фиделиуса. Им не останется ничего другого, как вызвать меня туда. Убедись, что ты сообщил им, что я твой paterfamilias. Это связано с козырем о наличии опекуна.
— Я не понимаю…
— Иди! — сказал он, успокаивающе похлопав меня по плечу.
Я схватил портключ-Кубок. Мир закружился перед глазами. Потом я приземлился перед встревоженным Моуди-самозванцем и профессором Дамблдором.
Моуди поднял меня на ноги. Затем Дамблдор сделал кое-что доселе невиданное: без предупреждения он схватил меня за подбородок и, заставив встретиться с его ледяным взглядом, ворвался в мой разум. Никаких предупреждений или вербального заклинания. Просто ментальный таран, который сбил меня с ног.
Я смотрел с нескрываемым ужасом, как был привязан к надгробию, и там был вырезанный момент, где я почесал руку, когда боролся с акромантулом. Червехвост отрубил себе руку, проговорил заклинание, и Волдеморт, — змееподобный человек, в которого он превратился перед тем, как Червехвост увидел его, — вышел из котла. Мы обменялись колкостями. Он хотел вызывать своих Упивающихся, чтобы засвидетельствовать мою смерть, но передумал.
— Отпечаток моей ноги на твоем трупе будет лучшим доказательством, — сказал он и скастовал первое проклятие.
Наверное это было „Сruciatus”, — подумал я.
Затем полетели еще проклятия, но ни одно из них не попало в цель. Затем Аvada Кedavra и Еxpelliarmus (почему я использую заклинания второго курса, когда имею в своем арсенале более сильные, я не знаю) столкнулись. Наши заклинания соединились вместе, пытаясь перебороть, друг друга. Затем над точкой соединения стали появляться призрачные образы умерших родных и друзей. Последним исчезли «мои родители» и я побежал за Кубком…
С торжествующим блеском в глазах Дамблдор повернулся к Фарджу и объявил о возвращении Волдеморта. Я молчал. Фардж по-прежнему заламывал руки и бормотал глупости, а Дамблдор отвернулся от меня к Моуди, который, не спуская с меня натуральный глаз, пытался потребовать ответа от Дамблдора, вперив в него фальшивый. То есть, вел себя точно так же, как это сделал бы настоящий Моуди.
Действие противоядия подходило к концу. Онемение начало распространяться по спине. Я покачнулся на ногах.
— Поттер! — Моуди подхватил меня под руки.
— Мне срочно нужно к мадам Помфри, — прошептал я.
Глава 17а
Помфри лечила меня целых два дня. Она прогоняла доброжелателей, орала на посетителей, чтобы они пошли все к Мордреду, в общем, защищала меня, как только могла. Барти остался у моей постели лишь на одну ночь, а затем и он ушел по своим делам, и я не виню его за это. Барти настроил часы так, чтобы они будили его через час, и он смог вовремя принять оборотное. Он больше всех нуждался во сне. Ему приходится тщательно следить за приемом оборотного, чтобы его не раскрыли прежде, чем закончится учебный год. Однако мадам Помфри не могла держать меня у себя вечно, и ей пришлось, под давлением Дамблдора, отпустить меня, как только я смог пересечь хотя бы полкомнаты.
25