Более развернутую характеристику своего понимания финансовых проблем Сталин изложил тогда же в письме Молотову. Сталин писал, что сложившееся положение — следствие ошибок руководителей Госбанка Пятакова и Наркомата финансов Брюханова, которые пошли на поводу у «вредителей-специалистов» из этих ведомств. Предложенные им меры, как всегда, были просты: «а) основательно почистить аппарат НКФ и Госбанка, несмотря на вопли сомнительных коммунистов типа Брюханова-Пятакова, б) обязательно расстрелять десятка два-три вредителей из этих аппаратов, в том числе десяток кассиров всякого рода, в) продолжать по всему СССР операции ОГПУ по изоляции мелкой монеты (серебряной)»[93]. Следуя сталинским указаниям, 20 августа 1930 г. Политбюро поручило ОГПУ «усилить меры борьбы со спекулянтами и укрывателями разменной монеты, в том числе и в советско-кооперативных учреждениях»[94]. На 12 сентября ОГПУ изъяло разменной монеты уже на 2 млн руб. При это произведено 430 тыс. обысков и арестовано более 9 тыс. чел.[95]
15 октября 1930 г. Политбюро освободило от их должностей Пятакова и Брюханова[96].
В деле о разменной монете вполне выявились характерные черты Сталина как политика и уровень его понимания нараставших трудностей. Не допуская ни на мгновение, что экономический кризис является результатом порочной политики скачка, Сталин переводил проблему в плоскость «вредительства» и классовой борьбы. В письме Менжинскому он даже пустил пробный шар о причастности к развалу советской финансовой системы «заграницы и ее агентов», хотя в дальнейшем не возвращался к этой идее, видимо, осознав ее смехотворность. Взяв в свои руки проведение кампании против спекулянтов разменной монетой, Сталин явно преследовал несколько целей. Во-первых, он очередной раз обвинил правительственный аппарат, возглавляемый Рыковым, в некомпетентности. Во-вторых, продемонстрировал собственную решимость и «эффективность». В-третьих, использовал финансовый кризис как повод для усиления «анти-вредительской» кампании как составной части курса на эскалацию «классовой борьбы».
Концепция «усиления классовой борьбы» было важнейшей составной частью сталинской политики скачка. Сам этот курс можно было навязать стране только силой. Объективно ему противостояли наиболее жизнеспособные и в социальном, и в экономическом, и в профессиональном отношении общественные слои — успешные крестьяне, кадровые рабочие, специалисты, наиболее здравомыслящая часть партии. Профессиональные знания и жизненный опыт не позволяли им принять политику, построенную на левацких экспериментах, авантюризме и некомпетентности. Репрессии были единственным методом подавления их несогласия. Вместе с тем идеи «классовой борьбы» и уничтожения «врага» были лучшим способом мобилизации выдвиженцев-активистов — малограмотных, но политически активных ударников, комсомольцев, леваков в партии и т. п., на которых сделал ставку режим. Громкие кампании разоблачения «врагов» позволяли достаточно успешно манипулировать общественными настроениями, отводить массовое недовольство возраставшими тяготами жизни от истинных виновников — Сталина и его окружения. О значении государственного насилия как основы сталинской революции свидетельствовали показатели массовых репрессий и чисток. Как свидетельствует ведомственная статистика карательных органов, в 1930 г. по делам, возбужденным ОГПУ, было арестовано более 330 тыс. и осуждено 208 тыс. человек, из них 20 тыс. расстреляно. Примерно такое же количество осужденных и расстрелянных числилось за ВЧК-ОГПУ за предыдущие девять лет, с 1921 по 1929 г. Более 550 тыс. «кулаков» были отправлены в 1930 г. в ссылку[97]. Широкое распространение «правых» настроений среди членов партии было главной причиной очередной партийной чистки. В 1929–1931 гг. из ВКП(б) было исключено около 250 тыс. человек, многие из них — за принадлежность к «правому уклону»[98].
Являясь инициатором репрессивного курса в целом, Сталин особое внимание уделял организации отдельных показательных дел, которые, с одной стороны, выполняли роль катализатора политики террора, а с другой — использовались Сталиным как орудие политических манипуляций в высших эшелонах власти. Начавшись с шах-тинского процесса 1928 г., продолжившись в деле «союза освобождения Украины»[99] и других фальсификациях 1929 — начала 1930 г., фабрикация таких дел приобретала новый размах по мере усиления кризиса. С лета 1930 г. начались аресты крупных специалистов из центральных хозяйственных ведомств. В основном это были широко известные ученые и эксперты, игравшие заметную роль в годы нэпа. Так, профессор Н. Д. Кондратьев, бывший эсер, товарищ министра продовольствия во Временном правительстве, работал в советских сельскохозяйственных органах, возглавлял Конъюнктурный институт Наркомата финансов, профессора Н. П. Макаров и А. В. Чаянов занимали должности в Наркомате земледелия РСФСР, профессор Л. Н. Юровский был членом коллегии Наркомата финансов, профессор П. А. Садырин, бывший член ЦК партии народной свободы, входил в правление Госбанка СССР. Опытный статистик-экономист В. Г. Громан, до 1921 г. меньшевик, работал в Госплане и ЦСУ СССР. Приблизительно такой же путь проделал и другой видный меньшевик, а с 1921 г. сотрудник Госплана СССР В. А. Базаров. Н. Н. Суханов, автор известных «Записок о революции», в 1920-е годы работал в хозяйственных органах, в советских торгпредствах в Берлине и Париже. 10 октября 1917 г. в квартире Суханова, жена которого была большевичкой, состоялось известное заседание ЦК большевиков, на котором было принято решение об организации вооруженного восстания.
Усилиями ОГПУ, которые внимательно направлял Сталин, были подготовлены материалы о существовании сети связанных между собой антисоветских организаций во многих государственных учреждениях. Вымышленная «трудовая крестьянская партия» (ТКП) якобы готовила свой приход к власти при помощи восстания. Кондратьева и его сторонников следователи ОГПУ обвиняли в связях с белоэмигрантскими группировками на Западе, а также с «контрреволюционной организацией» Суханова, Громана и других бывших меньшевиков — ей придумали название «союзное бюро меньшевиков». ТКП состояло якобы также в «информационно-контактной связи» с неким инженерно-промышленным центром — «промпартией» под руководством профессора Л. К. Рамзина. Помимо показаний о подготовке свержения советского правительства, связях с зарубежными антисоветскими организациями и спецслужбами у арестованных «вредителей» выбивали свидетельства о контактах с «правыми» и другими членами руководства страны, о желании «вредителей» включить лидеров «правых» в состав своих «правительств» после переворота и т. п. Такие обвинения были важной частью политической игры, которую вел в этот период Сталин для укрепления своей личной власти.
По поручению Сталина 10 августа Политбюро приняло решение о рассылке показаний арестованных по делу «трудовой крестьянской партии» всем членам ЦК и ЦКК, а также «руководящим кадрам хозяйственников»[100]. Однако «показания» профессора Макарова, в которых шла речь о том, что наряду с Сокольниковым, Рыковым и др., «вредители» намеревались включить в «коалиционное правительство» также Калинина, Молотов, руководивший делами в ЦК во время отпуска Сталина, рассылать не решился. 11 августа он послал по этому поводу объяснения Сталину, находившемуся в отпуске на юге. Молотов писал, что Макаров «пачкает» Калинина «намеренно»[101]. Однако Сталин был непреклонен. Он потребовал разослать все «показания». «Что Калинин грешен, в этом не может быть сомнения. Все, что сообщено о Калинине в показаниях — сущая правда. Обо всем этом надо обязательно осведомить ЦК, чтобы Калинину впредь не повадно было путаться с пройдохами», — писал Сталин Молотову[102]. 2 сентября 1930 г. в очередном письме Молотову Сталин вновь утверждал, что «вредителям» из группы Громана-Кондратьева «бесспорно» помогал Рыков, а Калинин также оказался впутан в это дело через своих сотрудников[103]. В результате сталинских требований 6 сентября 1930 г. Политбюро приняло решение разослать дополнительные показания Кондратьева, Громана, Суханова и других[104].
97
Khlevniuk О. The History of the Gulag. From Collectivization to the Great Terror. New Haven and London, 2004. P. 16, 288; ГА РФ. Ф. P-9401. On. 1. Д. 4157. Л. 202.
99
Куромия Х. Сталинский "великий перелом" и процесс над "Союзом освобождения Украины" // Отечественнная история. 1994. № 1 С. 190–197; Пристайко В, Шаповал Ю. Справа "Спiлкi Визволення Украiни" невiдомi домументи i факти. Киiв, 1995; Они же. Михайло Грушевський: Справа "УНЦ" и останнi роки (1931–1934). Киiв, 2000.