Многие из них, как например рассказы из жизни персидских шахов, в особенности шаха Аббаса I, по-видимому, широко бытовали в народе. Не случайно варианты ряда этих рассказов мы находим у европейских путешественников, посетивших Иран в XVII в., таких, как Адам Олеарий, Ян Стрейтс и Шарден. Вот почему один из крупнейших арменоведов, М. Абегян, считает Закария первым после М. Хоренаци собирателем армянского фольклора[1].
Свои рассказы Закарий расположил в хронологическом порядке; часто они никак не связаны друг с другом, порой их связывает одно действующее лицо (как, например, анекдоты о шахе Аббасе I), или место действия, либо какое-нибудь историческое событие, давшее пищу этим рассказам. Сами заголовки их весьма характерны, например: «Об упряжи лошадей», «О женщине по имени Гозал и делах ее», «О недобрых предзнаменованиях», «О храбрости некоего мужа», «О храбрости другого мужа» и т. д.
Написаны они языком живым, сочным, подчас слишком вольно, грубо, в духе средневековья. Это не классический среднеармянский язык, но разговорный язык XVII в., своего рода переход от среднеармянского языка к языку X. Абовяна. Описания Закария красочны, богаты сравнениями. Диалоги — а их в его рассказах много — выразительны и живы.
Вся эта серия рассказов, объединенная общим названием «Хроника», представляет безусловный интерес с точки зрения литературоведческой. Характеризуя творчество Закария, крупный армянский историк Лео пишет: «Но почему видеть в нем обязательно историка? Было бы справедливее и почетнее поставить нашего дьякона в число народных писателей. Здесь Закарий со своей книжкой не будет лишним, но, наоборот, займет одно из первых мест. В его сборнике немало страниц, от которых веет народной простотой и свежестью. Закарий — праотец другого канакерца, родившегося спустя два века, — X. Абовяна»[2].
И тем не менее книга Закария переводится в первую очередь как один из интересных памятников именно армянской историографии. Она содержит столь ценный материал по социально-экономической истории Армении и сопредельных стран, что уже одно это делает ее исключительно важным источником. Так как Закарий не умел отличить важное от второстепенного и записал все, что слышал и видел, его книга дала великолепную картину жизни простого люда, преимущественно крестьян.
О чем бы ни говорил Закарий: о войнах или о шахах и знатных людях, о святых мучениках или вишапах и дивах, — во всех главах перед читателем выступает простолюдин в его отношении к персидской администрации, к сельским властям, к церкви, наконец, к равным себе. В этом смысле мы с полным правом можем назвать Закария историком-демократом.
Особенно ценны в этом отношении вторая половина I тома и II том. Хотя сам Закарий и не был очевидцем опустошительных походов шаха Аббаса и затем совершенного по его повелению в 1605 г. насильственного переселения армян из Армении в Персию, тем не менее те рассказы, которые он передает понаслышке, представляют несомненный интерес. Главы о волках-людоедах, пожалуй даже без преувеличения, передают то страшное опустошение страны, которое явилось следствием политики шаха Аббаса I в отношении Армении.
Трудно переоценить значение труда Закария как источника по внутренней жизни сельской общины. В ряде глав (т. II, гл. XLVIII, LXII) можно найти сведения о выборах сельских старост и их обязанности отчитываться перед сельской общиной, сборе податей через сельских и областных старост, водопользовании и т. д.
Большой интерес представляют рассказы Закария о правителях — ханах Еревана, начиная с Амиргуна-хана и кончая Фазлали-ханом, в правление которого Закарий и закончил свою книгу. Они дают широкую картину жестокой эксплуатации, которой подвергалось податное население Армении, прежде всего со стороны персидских властей.
Стремление выжать как можно больше из трудящегося люда побудило шахское правительство провести перепись населения (см. т. I, гл. XXXVIII «О переписчиках душ»). Это был способ ввести какую-то систему в налогообложение страны. Как пишет Закарий, «он (т. е. чиновник, ведший перепись) весьма точно записал все: мужчин, коров, лошадей, мулов, ослов, овец, мельницы, маслобойки, [виды] ремесел, рисовые толчеи, виноградники и сады, и все, что нашел, записал он и обложил налогом. И послал все записанное в царский диван». При этом Закарий описывает и жестокие истязания, которым подвергались во время переписи сельчане Канакера, в том числе и его отец. Однако, как это видно из рассказов Закария о ереванских ханах, налоги, их виды и размеры не были постоянны и в значительной степени зависели также от личности самого правителя. Достаточно было некоторым из них несколько облегчить податное бремя, как это приводило к заметному подъему производительных сил страны. Когда, например, Хосров-хан «облегчил налог, [взимавшийся] с крестьян, и отменил подорожную пошлину», сразу же «появилось изобилие всех продуктов и все товары стали дешевыми». Однако подобные положительные стороны в характеристике ханов у Закария крайне редки. Как правило, он резко отрицательно отзывается о ханском сословии. «Заносчив, кичлив, жаден», — пишет Закарий о преемнике Хосров-хана Мухаммад-Кули-хане (в передаче Закария — Махмет-Кули-хан); «алчный и скупой, грабитель и хапуга, подкупщик, неправедный судья и взяточник...» — характеризует Закарий Фазлали-хана. Ханы не довольствовались тем, что постоянно проводили «перепись полей и из года в год увеличивали пятину», точно так же как увеличивали налог на скот. Они прибегали к всяческим ухищрениям, которые даже в те времена произвола казались незаконными. Один из калантаров Ереванской области, Кара-Кубад, выписывал, как пишет Закарий, налоги неправильно: на безлесные области он выписывал лес, с районов, где не занимались виноградарством, требовал виноград и т. д. «Так истязаниями мучил он простолюдинов».