Читать онлайн "Хроника взятия Сеуты" - де Зурара Гомиш Ианниш - RuLit

Первая — поскольку наставляет (amoesta) тех, кто зрит и слышит воспоминания (memorial) об их доблестных делах, кои воистину есть то самое зеркало, в каковое Сократ, великий философ [232], наказывал, чтобы мужи юные вглядывались почаще, таким образом, чтобы добрые деяния их предшественников служили бы им полезным наставлением. Ибо так же, как в арбалетчике не может быть узнано превосходство, коли прежде, чем свершить свой выстрел, он не получит верного знака, так же и ни один добрый муж не сможет вершить совершенным образом акт какой-либо доблести, коли не будет иметь пред очами образ кого-нибудь столь доблестного, к кому полезная зависть укажет ему истинный путь для достижения предела своего желания.

Вторая же цель та, что коли люди ощущали бы, что вследствие окончания их жизни (falecimento de sua vida) закончится и всякая память (renembranca) о них, они наверняка не брались бы за столь великие труды и опасности, как те, за что они, как мы видим, явным образом берутся; каковая вещь была основною причиной, по коей первые авторы постарались составить истории. Ибо всякое разумное существо естественным образом желает долговечности (duracao), по каковой причине первые философы, чувствуя естественное это желание и думая, что смерть приходит к людям не вследствие определенного закона, но лишь вследствие порчи соков (corrompimento dos humores), много старались отыскать некое средство, что поддерживало бы их в долговечности, составляя полезные кушанья согласно качеству темпераментов [233]; и так они изыскивали сиропы (leitoairos) и лекарства (mezinhas), чрез кои могли бы удалить болезни от тела, но после того как узнали, что в том не было никакой пользы, сказали, что поскольку человек создан из множества противоположностей (contrairos), то по необходимости должен умереть. И Аристотель, что имел о том весьма особую заботу, говорит в той книге, что зовется «Тайная Тайных» (segredo dos segredos) [234], посланной им Александру [235], относительно окончания его дней, что он воистину дивится тому, чтобы человек, питающийся пшеничным хлебом и мясом двузубых (? — carne de dous dentes) [236], мог бы умереть естественным образом. Но после того, как люди определенно узнали, что сами по себе они не могут быть долговечны, то стали изыскивать некие способы наподобие [увековечения], чрез кои могли бы оставить ныне живущим известное знание о себе.

Одни построили столь великие усыпальницы и таким чудесным образом сработанные, что вид их становился поводом для ныне живущих осведомиться об их обладателях. Иные свершали объединение своих владений, получая дозволение короля на то, чтобы составить из них майорат для передачи по наследству старшему сыну, таким образом, чтобы все, кто произошел бы из того рода, всегда бы имели основание помнить о том, кто первым его создал. Иные потрудились свершить столь превосходные ратные подвиги, коих величие стало основанием для того, чтобы память их сделалась примером для тех, кто придет после, по каковой причине весьма почитали [также и] всех писателей подобных дел, — как, согласно Валерию [237], поступал Сципион [238] в отношении Лукана [239] и равно многие иные [герои] в отношении своих писателей. И посему говорил Александр, великий царь Македонии, что он был бы весьма доволен тем, чтобы обменять благоденствие, приготовленное ему богами, и отдалить руку свою от всякой доли, что могли даровать ему на небесах, дабы иметь столь благородного и столь возвышенного писателя своих деяний, какого Ахиллес имел в Гомере-поэте [240]. И один римлянин, будучи спрошен на пиру, какой вещи он желал бы более всего, сказал, что — знать наверняка, что после его смерти деяния его будут записаны столь же пространно, как он их свершил. Кажется, он говорил так потому, что был трижды провезен в триумфальной колеснице и получил одиннадцать из тех венков, что давались тем, кто первыми вступали в некоторые из городов и поселков, или же на большие корабли, когда речь шла о морском сражении.

И древние позаботились о том, чтобы описать подвиги не только доблестных мужей, но также и доблестных жен, как мы находим в историях Бривии (Brivia) [241] о царице Эсфирь [242] и о Юдик (Judic) [243], и равно в трудах Тита Ливия [244] — о Лукреции [245], Виргинии [246] и иных, им подобных. И коли сии авторы пожелали вот так увековечить (renembrar) доблестные деяния, то и мы повинны в той же малой вине, записав далее события и добродетельную кончину, постигшие Королеву, чьи великие добродетели достойны великой памяти.