Флот Клеопатры не удалялся от берегов, и великолепный Бэкингем должен был обрадоваться этому обстоятельству. Будучи разбит сперва под стенами Сен-Мартена, английский главнокомандующий принужден быль отступить в беспорядке к голове острова, где ожидал его Шомберг. Бэкингем обладал той храбростью, которая составляет главную храбрость солдата, но служит последним качеством для военачальника. Видя грозные распоряжения французского маршала, этот воин парадов убедился немного поздно в своей неопытности, не сознавшись однако же в этом своим помощникам. Привыкнув господствовать над всеми окружавшими, он не мог терпеть ни малейшего совета, Бэкингем принял весьма опасное положение, даже не заметив, что Шомберг, искусным движением, назначил позицию своему неприятелю. С тех пор герцог отдался рыцарской уверенности, удивительной в балладах, но недостаточной на войне и заключавшейся в мысли, что храбрость единственная сила в сражениях. Веруя в непобедимость своих войск, он принял бой с поспешностью и поддерживал его с отвагой. Но военное искусство, это знание, которое заставило Тюренна предпочесть малые армии большим; этот такт, выработавшийся из опыта и обдуманности, вскоре восторжествовал над отчаянными усилиями британской армии: она была разбита и, понеся огромные потери, принуждена сесть на свою эскадру. Счастье снова изменило Бэкингему и на этом плавучем театре. Генрих II, герцог Монморанси, назначенный французским генерал-адмиралом в восемнадцатилетнем возрасте, герой и великий вождь по наследству, дал несколько сражений флоту Клеопатры, который, будучи разбит и при каждой схватке, нашелся вынужденным удалиться от Ла-Рошели. Но если английский флот не выказал в этом случае своего превосходства, сделавшегося потом постоянным и безупречным, то, тем не менее, продолжал поддерживать с осажденной крепостью правильные сношения, которые давали ей возможность отразить повторенные нападения королевских войск. Зима застигла Людовика, а он не приобрел никакого заметного преимущества над кальвинистами.
Ярые ветры дули с бушевавшего моря и каждую ночь колебали французские палатки, обдавая их потоками соленой воды. Иногда целые ряды этих палаток срывало бурей, и бедные солдаты оставались под открытым небом. Король решился сняться с лагеря, не оставляя однако же осады. Войско разместилось полукругом около двух миль. Край был бедный с редким замком и даже буржуазным жилищем: армия ни мало не находила в нем наслаждений Капуи. Высшие офицеры, даже маршалы Франции квартировали в простых хижинах, и беспрерывные столкновения с жалкими обывателями подвергали их различным неприятностям. Однажды маршал Бассомпьер явился в совет с вошью на платье. Людовик XIII заметил первый этого необычайного члена королевских конференций.
– Клянусь св. Людовиком! воскликнул король, указывая пальцем на плечо старого воина: – мне кажется, кузен, вы привели с собой советника странного сорта.
– Какого, государь?
– Покажите его маршалу, сказал король, показывая знаком молодому пажу взять насекомое.
– Вошь, молвил спокойно Бассомпьер, рассматривая ее на листе бумаги: – по-моему она отличной породы. Государь, это обычная пожива войны, и я помню, что ваш знаменитый отец не раз получал ее на свою долю. Этот знаменитый король ловко умел отделываться в подобных случаях.
– Клянусь душою, любезный кузен, продолжал Людовик, рассматривая внимательно гнусное насекомое: – вы порядочно ее упитали.
– Из боязни, государь, возбудить мысль, что одни вши достаются в награду на службе вашего величества.
– Но ваша полнота во всяком случае служила бы доказательством противного, отвечал Людовик XIII с легкой досадой, но с улыбкой. – Я утверждаю даже, что вы были всегда в хорошем теле, и если память меня не обманывает, вы уже были жирны в 1620 году, когда вы служили посланником в Мадриде, рисуясь на муле… Должна была казаться смешной фигура толстого осла на муле[31].
– Ах, государь, слово очень уж забавно: не забывайте, что я имел честь представлять ваше величество.
При этом остроумном ответе все закусили губы, чтобы удержаться от улыбки, и король, переставь смеяться, сердито нахмурил брови.
Поражение английской армии парализовало смелые замыслы Оливера Кромвеля; напрасно, с наступлением каждой ночи, отец Жозеф обращал взоры на самую высокую ла-рошельскую башню; желанный сигнал не появлялся. Капуцин втайне сожалел о поражении англичан – единственной причине его неудачи. Трамблой впрочем надеялся, что следующая кампания будет благоприятнее для его видов. Бэкингем удалился от берегов Франции, но грозил возвратиться во главе таких страшных, непобедимых сил, что никакая армия не могла оспорить у него победы, и которые без труда могли освободить ла-рошельцев.
31
Эта плоская шутка – историческая: мы сохранили ее здесь нарочно, чтобы дать понятие о демократии ума Людовика XIII в редких случаях веселого настроения,