– У государственных людей, как и у всех других, есть свои страсти.
– Согласна, но необходимо, чтобы эта страсть у них была такого свойства, чтобы соответствовала общественному благу. Господин кардинал, надобно стараться не упускать из вида будущее Франции – отпрыска, который должно привить к дереву Генриха IV, и будущее регентство, покорное вашей власти.
– Моя власть, надеюсь, будет могущественна для всех, но покорна вам. Да, я хочу с вами разделить…
– Увидим в свое время, что мы разделим… Приготовим сперва этот высокий удел…. Вы взяли с собой платье арлекина?
– Всё как есть с ног до головы, – отвечал Ришельё, раскрывая плащ.
– Хорошо! Панталоны зеленого трико без буфов, куртка красная бархатная, буйволовый пояс с большой медной пряжкой, серебряные колокольчики у колен, на руках кастаньеты. Но позвольте, вы должны были бы надеть ещё остроконечный колпак с погремушками.
– Вот он, – сказал кардинал, вынимая из-под плаща шутовскую шапку.
– Превосходно. Теперь, позвольте, я вам надену его к лицу перед моим зеркалом… Фи! Я не могу видеть этой красной скуфьи!…
И герцогиня отбросила ее далеко.
– Наряд этот очень смешон, но из самых странных вещей выходили иногда самые великие результаты.
– Конечно, монсеньор. А умеете ли вы плясать сарабанду?
– В этом не опытен. До сих пор, прыжки не входили в воспитание людей моего звания.
– Это смотря по обстоятельствам. Во всяком случае, оно входило в воспитание дамских угодников. При том же арлекин без сарабанды – то же, что толстый Гильом и Горгил без фарса, или лучше сказать – дипломат без притворства.
– Злая! Впрочем, если необходимо станцевать, я употреблю всё старание.
– Я люблю эту уверенность в себе; было бы странно, чтобы министр не был искусен во всём, чего не знает. Я пойду доложу королеве о господине арлекине.
– Но герцогиня, если бы Ришельё явился сперва, чтоб объяснить…
– Никаких объяснений, мы испортили бы этим эффект нашей панталонады… Будем страшиться повредить ещё скрытой звезде дофина.
– Вручаю себя вам, герцогиня.
– По третьему удару в ладоши, вы войдете, сбросив этот тёмный плащ, и я надеюсь в вашем полном успехе.
И госпожа де Шеврёз вошла в гостиную, где королева ожидала странного спектакля, приготовленного ей фавориткой. Сидя у двери и затаив дыхание, кардинал прислушивался условленных ударов; но как все было тихо, его эминенция подумал: «что сказал бы серьезный советник Филиппа IV, и гордый министр Якова I, узнав, что я в наряде паяца, у входа в гардероб, ожидаю приказания женщины, чтобы сыграть перед ней арлекинаду? Они посмеялись бы над моею слабостью; а между тем в этом дурачестве может быть столько же мудрости, сколько в глубокомысленных действиях моего министерства».
Послышался сигнал, Ришельё бросается в соседнюю комнату, плащ падает, арлекин появляется; он принимает позу полу-комическую, полу-грациозную, звенят бубенчики, щелкают кастаньеты. Анна Австрийская и ее шаловливая фаворитка разражаются хохотом… Человек хитрейший в мире попался в глупую ловушку. Хотите довести достоинство до глупости – заставьте его влюбиться.
Госпожа Шеврёз села к шпинету[8] и заиграла прелюдию сарабанды, а королева, полулежа на диване, заливалась искренним смехом, что удваивало жар необыкновенного паяца.
– Вперед, господин арлекин, – сказала хорошенькая музыкантша: – мы ожидаем, начинайте!
При этих словах покорный прелат протянул ногу, закрутив руки, улыбнулся очень любезно и начал развивать грацию, насколько может внести ее в танцы член конклава.
– Смелее, монсеньер! – воскликнула герцогиня, налегая на инструмент: – Вот теперь хорошо. Бискомбаль Бургундского отеля не более как школьник перед вами.
И кардинал усилил прыжки и шутовские мины, кокетливо выставляя свои довольно тощие формы, обтянутые в шелковое трико. Наконец измученный усталостью после столь ревностной министерской деятельности, Ришельё упал к ногам королевы почта без движения.
– Ваше величество, – сказал он слабым голосом: – поверите ли вы теперь моей почтительной преданности, допустите ли мысль, что я способен сделать что-нибудь против вашего желания?
– Господин кардинал, отвечала Анна Австрийская, желая своротить разговор с того направления, которое хотел дать ему Ришельё: – я убедилась, что вы превосходно танцуете сарабанду.
– Право, если бы господин герцог не был кардиналом, приятно было бы видеть его танцором, прибавила фаворитка.
– Я считал бы за счастье быть всем, чем угодно вашему величеству, исключая равнодушия к вашим обожаемым качествам.
– Хороший танцор и любезный кавалер, – сказала, смеясь, королева: – вот что формирует два светские совершенства.