– Ну что видите вы, синьор Фаброни? спросила королева с волнением.
– Нет, нет, дочь знаменитых Медичи, супруга, мать королей, вы не узнаете… Я не могу вам сказать… Никогда, никогда!
И итальянец, бросившись, к двери, отворил ее, повторяя:
– Никогда, никогда!
Королева-мать, пораженная изумлением и страхом, осталась неподвижна в своем серебряном кругу; глаза ее устремились на фантастическую страницу, на которой астролог, без сомнения прочел мрачную будущность… Ее можно было, принять за одно из очарованных существ, создаваемых восточной поэзиею…
Фрейлины, удерживаемые уважением, не смели войти к королеве без ее призыва, и только и при первых лучах рассвета старая итальянская дама вошла по обычаю за приказаниями к королеве, которая всегда просыпалась в это время. Мария Медичи оставалась неподвижной, и прислужница остановилась перед этой статуей в черной одежде, стоявшей среди странного круга.
– Смотри! – сказала королева, указывая пальцем на картину.
Но пламенные иероглифы уже потухли, и от них на щите не оставалось никакого следа, бархат не утратил даже своего блеска. Какая же, однако, жидкость могла воспламеняться без жара? Конечно, она не могла иметь пламени, свойства фосфора… Но к чему доискиваться. Разве у минувших веков не было неугасимых ламп[40], греческого огня, стекол с неизгладимыми цветами – все это погибшие тайны, находимые нами постепенно и честь открытия которых приписывают себе наши суетные поколения.
Королева вышла наконец, трепеща всем телом, из магического круга: резкий ночной холод леденил ее тело, жизнь которого заснула в продолжительном напряжении ума. Женщины уложили ее в постель, но она не могла уснуть. Настал день, когда эта государыня рискнула пустить в бурное море разбитый уже корабль, носивший ее судьбу.
Вдова Генриха IV ожидала короля в своем Люксембургском дворце. Она располагала напомнить монарху лионское обещание, скрепленное клятвой; она хотела говорить его сердцу; она хотела высказать перед ним с грустью, но в сильных выражениях – как унижено все королевское семейство его недостойным министром; указать негодующей Европе на попранные природу и религию; наконец разбудить уснувшую совесть в этом государе, связанном рабе своего подданного. Таково было задуманное давно намерение, результат которого Мария хотела узнать заранее, вопросив итальянца Фаброни: дерзкое желание, следствием которого был глубокий ужас.
Людовик XIII приехал около полудня; запираясь с ним в комнату, королева-мать приказала не пускать никого без исключения во время этого тайного разговора; Итальянский гнев Марии, подогретый еще сильным и крепким сложением, несмотря на пятьдесят семь лет, гнев, возбужденный самым горьким чувством чужой неблагодарностью, высказался в таких живых, могучих речах, с такой убедительной энергией, что король не мог устоять.
– Хорошо, матушка, сказал он с некоторым увлечением: – я исполню лионское обещание.
– Государь! спасение вашей души зависит от этого: ангелы, по приказанию Всемогущего, записали вашу клятву… Кто знает, может быть, ваше чудесное возвращение к жизни зависело от этой клятвы! Кто знает, может быть, смерть снова занесет руку над клятвопреступником.
Людовик ХIII задрожал.
– Два месяца сроку, я прошу только у вас два месяца, сказал он глухим голосом.
– Это целая вечность! Разве же я не повержена в прах?
– Один только месяц, и кончится кредит Ришельё – так мне хочется показать вам скорее мое послушание.
– Подумайте только, что принц, ваш брат, просит куска хлеба за границей, избегая эшафота Шалэ, или тюрьмы, в которой отравили Вандома.
– Бога ради, не откажите мне в пятнадцати, днях.
– Какая у вас несчастная страсть к отсрочкам, когда в груди Анны Австрийской иссекают источники наследственности… Увы, это весьма чувствительная истина; ненависть, которую поддерживает Ришельё в вашем сердце, единственная причина, делающая вас ледяным относительно вашей супруги, и вы будете прозваны в будущем Людовиком Бессильным.
– Я всегда имел намерение оставить кардинала и возобновляю клятву;
– Исполните же ее немедленно, любезный государь! Парламенты ропщут, дворянство бунтуется, партии пробуждаются… Со всех сторон гремит гроза.
– Я дал королевское слово, этого довольно.
– Нет, Людовик, я знаю Плесси: если ему дать двадцать четыре часа, к вам в голову придут другие мысли – вас окружит кольцо змея-искусителя… Подпишите, сию минуту приказ об аресте кардинала, прибавила. Мария, подавая перо королю. – Не бойтесь нисколько тяжести дел. Марилльяк неподкупный. Марилльяк облегчит вас.
40
В начале XVII века открыли в Риме гробницу Туллии, дочери Цицерона, и в то же время найдена была могила диктатора Камилла. В них еще горели лампы. С тех пор встречались подобные же явления при других раскопках древних гробниц. Таким образом, посредством последовательного погребения человеческих познаний – вещи, некогда весьма естественные, являются нам под видом чудесного.