В тоже и время луденский патер в Пуату, Урбан Грандье покончил также и свой счет, ибо его имя было замечено красными чернилами в ужасной записной книжке. Настоящее преступление этого человека заключалось в том, что по рассказам одной девушки, слывшей его любовницей, он сочинил пасквиль под заглавием: «Луденская башмачница». Эта личность вовремя интимных отношений Ришельё с королевой-матерью в Ангулеме, как-то подкралась однажды очень близко к влюбленной чете; подробности сообщенные, Урбану Грандье были точны и рассказ вышел скандальный, который взбесил его эминенцию. Тем не менее, нужен был предлог для строгости: его скоро нашли в ухаживании, может быть, даже и слишком пристальном Урбана Грандье за уреулинскими монахинями, находившимися у него в послушании. Этот патер был любезен, красив собой, строен; кажется было доказано, что он возбудил не одну страсть между бедными затворницами. «Желание женщины – огонь, который пожирает».
Желание монахини во сто раз хуже. Урсулинки умирали от любви, а между тем было объявлено, что в них вселился демон Искуситель, увы, естественное существо, провозглашенный нечестивцем, волшебником, слугой сатаны, попал в темницу: пытки растерзали ему тело, переломали кости так, что из них выходил мозг. Беднягу и сожгли живьем. Мы, однако же, увидим, что такое были луденские монахини, одержимые дьяволом.
Обстоятельство это было изобретено для удовлетворения мести; после смерти Грандье, оно сделалось предметом торговли: это была приманка для милостыни и благотворительности. Любопытство, смешанное с некоторым суеверием, привело однажды графа Люда в монастырь одержимых бесом. Он обратился к отцу Миньону, их начальнику.
– Я сомневаюсь в этом бесновании, сказал он.
– Оно так явственно!
– Я вам предоставлю случай убедиться. Со мной есть святыня, заключенная в этой коробочке: она была дана моим предками и вот три века благочестиво сохраняется в нашем семействе. Святостям верит всякий христианин, и исключая гугенотов; но теперь встречается много фальшивых. Прежде чем обделать ее в богатую хранительницу, я хотел бы удостовериться: истинная ли она, и мне кажется, нет более верного средства убедиться в этом, как приложив ее к одной из ваших одержимых бесом.
– Ваша мысль, граф, хорошая и святая.
Отец Миньон потребовал настоятельницу Жанну Бельфил, которую дьяволы мучили больше всех монахинь. Она была одержима, как говорили, шестью: Левиафаном, Вельзевулом, Астаротом, Собелоном, Асмодеем и Элинси. Злейший из всех, Левиафан, овладел ее головой. Когда монахиня вошла, отец Миньон подал ей знак, который граф заметил очень хорошо, потом заклинатель духов приблизился к ней и приложил ей к груди коробочку. В одно мгновение одержимая начала метаться, руки ее корчились, и она страшно завыла. Монах отнял коробочку, и к Жанне Бельфиль возвратилось спокойствие.
– Я не думаю, сказал отец Миньон серьезным тоном: – чтобы вы теперь сомневались в силе своей святыни.
– Также как и в одержимых!
– Бога, ради, граф, позвольте мне посмотреть на это драгоценное сокровище.
– Сделайте одолжение, отец мой.
Коробочку, раскрыли при многих лицах, приглашенных по этому случаю, и в ней увидели перо и клочок шерсти.
– Ах, граф! воскликнул смущенный монах! – Зачем вы посмеялись надо мной?
– А вы, несчастный, зачем насмехаетесь над Богом и над людьми?
– Граф! ваше нечестие могло бы вам стоить дорого… если бы…
– О, я вас не боюсь; истина погасит ваши костры. Но вы, несчастный, бойтесь наказания неба, которое оскорбляют ваша ложь и ваши беззакония. Недалек может быть день, когда кровь Грандье падет на ваши головы.
Казнь луденского патера была последним аутодафе, которое позволили себе проповедники истинной религии[51]: на этом остановились человеческие жертвоприношения милосердому Богу, которому до тех пор служили, как скифы своим свирепым божествам. Достойно замечания, что род мучительной смерти, против которого давно уже восставали невежественные фанатики, был предписан самым просвещенным человеком той эпохи; значит, мщение не цивилизуется.
Ришельё замышлял принесение в жертву второго лица в королевстве. Любимой мыслью кардинала было соединить госпожу Комбалле с королем, и ничто, по-видимому, не должно была воспрепятствовать исполнению этого замысла. Всякая воля немела, все лбы склонялись перед властелином. Упорная война, которую вела сынами Испания, помогали, впрочем, преследовать государыню родом из этой страны, и которую можно было обвинить в пристрастии к интересам своей родины. Людовик XIII более и более ненавидел Анну Австрийскую, и ненависть его еще увеличивалась от досады, причиненной ему быстрым походом испанских войск по французской территории. Нужен был самый легкий довод, чтобы погубить Анну Австрийскую, и в 1636 г. Ришельё казалось, что он нашел этот повод.
51
Казнь сожжением оставалась, впрочем, во Французском законодательстве; в конце XVII века Воазен и маркиза Бренвиллье были сожжены живьем, но единственно за многократные отравления.