– Гостеприимство таверны мало достойно замечания, сказал Кромвель довольно чисто по-французски – язык, на котором он из любезности заговорил с иностранцем, узнав в нем француза по физиономии.
Оливер тотчас же подвинул кружку к новому соседу. Монах выпил.
– Вот приемы, которыми вызывается странная откровенность честного британца, отвечал Жозеф, поставив на стол кружку. – Я заблуждаюсь, или это была бы грубая ошибка – видеть подобную искренность у царедворца… Готов держать какое угодно пари, что я имею честь говорить с одним из тех отважных реформистов, которые, конечно весьма резонно, возбуждают движение в каждом благомыслящем человеке.
– Вашу руку, сударь, сказал молодой человек, протягивая свою сообщительному иностранцу: – мне приятно видеть в вас одного из тех верующих, которые иногда дают чувствовать голову овна пастуху, который запирает их.
– К черту папу! сказал коварный монах, наклоняясь к уху Кромвеля: – и да здравствует свобода!
– Клянусь библией я рад познакомиться с вами: мы с удовольствием побеседуем об одной главе, которая мне очень нравится и которая вам не будет неприятна. Будем-те продолжать вести речь по-французски: эти живые машины, жующие близ нас свой тяжелый обед и толкующие о своих тяжелых делах, недостойны слышать нашего разговора. Я их очень хорошо знаю: они составляют часть глупого скота, который пасется с возмутительной беззаботностью всюду, где привяжет их рука хозяина. Рассуждать при них значит метать бисер…
– Скот, попадающийся во всех государствах, жующий траву у своих ног, потому что не смеет поднять головы… Но во всех государствах также встречаются люди с сердцем, способные освободить стадо. Искра, воспламенявшая Брутов, Риензи, может блеснуть снова.
– Будь я проклят, если не считаю вещь возможной, особенно в Англии, сказал Кромвель, понижая немного голос.
– А я смотрю на это дело как на близкое, если явится один из тех парламентаристов, которые имеют столь возвышенные понятия о свободе, один из этих нивелистов, которые смотрят с негодованием, что люди, созданные по одному образу, волнуемые одними страстями, подверженные одним болезням, идущие в могилу одним и тем же путем, не имеют равной доли на жизненном пире.
– Без сомнения, честный француз, но многие найдут препятствия в отсутствии условий, необходимых для верного успеха…
– Истинное величие чаще заключается в том, чтобы парить над препятствиями, а не нападать па них.
– И кто ж дерзнет ввериться своим крыльям, чтобы отважиться на такой смелый полет?
– Во Франции, может быть, я, а в Англии вы!
Молодой офицер вздрогнул; могущественное воспоминание словно ожило в его памяти и покрыло его щеки ярким румянцем.
– Не знаю, сказал Кромвель с увлечением: – но ваш разговор запечатлел редким превосходством, и высказываемый чувства редко выходят из сердца изменника. Я должен вам рассказать один странный случай в моей жизни. Два года назад я был дежурным в Уинд-зоре. Ночь еще не наступала, но, будучи утомлен многими обычными обходами вокруг замка, я прилег в большой зале совета, предшествующей королевской комнате. Я не чувствовал ни малейшего желания заснуть, а задумчиво смотрел то на потолок, на котором короли велели нарисовать льстивые аллегории того, что они называют славой их царствования, то на стекла окон, которые тщеславие покрыло пышными гербами. Вдруг человеческая женская фигура[15] явилась мне в полусвете раскрашенных стекол; на длинном белом ее платье показались в живом отблеске различные цвета этих прозрачных изображена. Я приподнялся, но видение не исчезало. Я поочередно щупал все свои члены, чтобы убедиться, не сплю ли я, а женская фигура все стояла передо мной… Как она была прекрасна! Чужестранец, я никогда не полюблю, или моя возлюбленная будет похожа на нее. «Оливер Кромвель, сказало мне прелестное видение, голосом, нежные звуки которого быстро проникли мне в сердце: – ты теперь служишь, но придет время, ты будешь повелевать. Кромвель, судьба назначила тебе место очень высоко. Несколько лет еще упадут в бездну вечности, и ты будешь первым в Англии». Потом, указав на стол, вокруг которого обыкновенно заседал совет, таинственное существо прибавило: «Ты будешь сидеть там выше всех министров королевства… Оливер, ты будешь правителем». С этими словами видение рассеялось словно пар; я остался один с моими мыслями, которые волновались часа три как вихрь, над этим бездонным, беспредельным океаном, называемым «Непостижимостью», в котором утопает всякое воображение.
15
Это видение Кромвеля исторический факт, засвидетельствованный многими писателями: он сам подтверждал его словесно и письменно. Привидение, говорят, ограничилось объявлением, что он будет первым человеком в королевстве.