Мне только что сообщили забавную новость: вчера вечером король собирался дать бал в Сен-Жермене; большая часть кавалеров, долженствовавших на нем присутствовать, обедали где-то вместе. Наступил час съезда во дворце – нет танцоров; король сердится и посылает искать запоздавших гуляк. Последние являются, но что называется не вяжут лыка… Пришлось отменить бал.
Но это еще куда ни шло: вина в этом году хороши, и нельзя же от дворянина требовать непогрешимости в этом отношении. Но вот нечто более серьезное: три часа тому назад господин Тардье и жена его были зарезаны тремя дворянами, которым несчастные отказали в деньгах и которых они требовали, ссылаясь на то, что им нужны деньги. Это уже не в наших нравах: теперь принято почти вообще, что для приобретения богатств, которых не оставили родители, необходимо употреблять старания… А это так легко при дворе, если человек благородного происхождения, ловок и сметлив.
Теперь я должна сказать, что Кольбер – добрый гений торговли: он расширяет, облегчает сбыт и увеличивает его произведения. У нас уже была восточно-индийская компания; этот министр представил королю проект учреждения такого же общества для Западной Индии. В этом же году устраивается фабрика зеркал, которые с такими издержками получаем мы из Венеции, а кружевные, полотняные и ковровые фабрики открываются в различных частях королевства. Значит, мы со временем можем удовлетворять наши нужды, не отсылая своего золота за границу.
Замечено уже, что раны, нанесенные сердцу короля, быстро зажили, когда из него извлечена любовная стрела: лучше всего это доказывается странным охлаждением, какое обнаруживаем его величество к Марии Манчини, жене коннетабля Колонна. Женщине этой, в которую его величество был страстно влюблен лет семь или восемь тому назад, и на которой, он женился бы непременно без категорического запрещения Анны Австрийской, когда эта женщина появилась в Париже, король запретил ей являться при дворе…
Здесь будет также, кстати, рассказать кое-что о герцогине Мазарини. Какие у нее великолепные черные глаза. Какие брови, словно нарисованные кистью Альбано! А какая выразительная, сладострастная улыбка! У нее талия нимфы, руки и ноги заимствованы у грации, а ум как у бесенка. Но это все не служит поводом, чтобы она жила в согласии со своим мужем – страшным ханжой, которому хотелось бы, чтобы женщины имели сношения только с ангелами. Гортензия Манчини, чувства которой оказываются несколько более земными, внушает своему святоше мужу страшную ревность, и он каждый год старается удержать ее в деревне; но, не имея никакого призвания к деревенской жизни, она является в Париж вопреки желанию герцога, который за это непослушание мстит тем, что лишает ее самого необходимого. Напрасная строгость. Хорошенькая женщина никогда ни в чем не имеет недостатка: четыре года тому назад, Гортензия, оставленная подобным образом, получала каждую неделю от неизвестного букет и сто луидоров. Неизвестно, были ли эти периодические подарки бескорыстны, ибо они вдруг прекратились; но арест важного сановника в одно и то же время позволил догадаться о виновнике прекратившихся посылок, а человек этот привык собирать жатву, когда он сеял на поле красоты[49].
Посмотрим теперь на более благочестивые занятия Мари Бонно. Вдова Богарнэ Мирамиона, не была всегда Лукрецией; но сильные необузданные страсти имеют то утешение для нравственности, что скоро притупляют желания, и нет ничего легче, как проповедовать добродетель в то время, когда порок потерял уже приманку. Госпожа Мирамион находилась именно в таком положении, когда ей пришла фантазия устроить убежище для девственниц, находящихся в опасности крушения. Благопристойность не дозволяла отклонить проекта, и Людовик ХIV, поморщившись немного, изъявил свое согласие в начале настоящего года, вследствие чего наша обратительница Магдалина заперлась с тридцатью или сорока молодыми девицами в род монастыря в предместье Сен-Марсо[50]. Хотите сделать поток бешенным, – стесните его течение: запертые девицы взбунтовались… Некоторые из бедняжек, подвергнувшись необычайно суровой жизни, поплатились здоровьем и даже жизнью. Опечаленные семейства объявили Магдалине Мирамион, что опыты ее стоили дорого человечеству и разобрали своих дочерей. Но основательница, не захотела показаться бессильной; ей необходимо было во что бы то ни стало обращать, и вот мятежных девственниц она заменила женщинами, которым надоел разврат, и которые добровольно пошли под ее начальство. Теперь это заведение называется учреждением «усердных девиц».
50
Дом этот занимал пространство, на котором впоследствии была построена тюрьма Сент-Пелажи. Часть старинного здания существует и до сих пор.