Анну Австрийскую жалеют многие несчастные, которым она помогала неутомимо; но вообще память ее мало уважается. Государыню эту, старшую дочь Филиппа II, упрекают в том, что она всегда казалась более привязанной к испанскому государству, нежели к вашему, но было бы несправедливо обвинять ее в измене интересам Франции с целью благоприятствовать пользам Испании. Главная ее ошибка, что она поддерживала Мазарини с упрямством, которое привело государство на край пропасти, откуда министр никогда не мог спасти его: из любви ли, по слабости ли характера, она приносила в жертву своему фавориту и дворян, которые служили ей, и народ, которому она должна была покровительствовать. Впрочем, Анна Австрийская полагала, что тирания самое лучшее средство управлять. «Необходимо, говорила она часто Людовику XIV: – заковывать в цепи народ, пока он спит, чтобы он проснулся покорным». Но более снисходительная и мягкая в своих действиях нежели в понятиях, вдова Людовика XIII много способствовала своей утонченностью к заложению фундамента той изящной любезности, которая, подобно блестящему лаку, украшает внешность наших нравов и пленяет иностранцев, если они останавливаются на этой блестящей поверхности.
Дочь Филиппа II, как настоящая сибаритка, не могла терпеть прикосновения грубой материи: самый тончайший батист, какого только можно было достать, казался ей слишком грубым для округлостей ее нежных членов. Кардинал Мазарини позволял себе иногда подшучивать над этой ее утонченностью и говорил, «что если ей придется идти в муку вечную, то ад ее будет состоять в том, что ей придется спать на голландских простынях».
Похороны Анны Австрийской были так просты, что это походило на небрежность; едва присутствовала четверть двора. Умерший государь оставляет мало приверженцев, и число их доходит почти до ничтожества, если покойный давно уже перестал раздавать должности и награды[51].
Бедный Бюсси, по-видимому, испытал в Бастилии участь, свойственную всем любовникам, принужденным удаляться от своих красавиц. Он жалуется на забвение своей любовницы[52], в письме к герцогу Сент-Эньяну, который прочел мне его. Я смело могу ответить, что эта непостоянная и красавица не госпожа Севинье. Заключение графа должно для нее быть причиной удвоенной переписки, а письмолюбивая маркиза не из тех, чтобы упустить такой прекрасный случай. Она пишет постоянно к кузену, к дочери, к сыну, к многочисленным друзьям; не стань этих лиц, я буду держать пари, что она начнет писать к своему садовнику, горничной, к лакеям. Граф Бюсси принадлежит к числу тех волокит, у кого, если они говорят о своей любовнице, можно спросить смело: о которой? Поэтому предмет жалоб нежного пленника без сомнения, принадлежит к числу женщин с прочными основаниями, которые мало заботятся о духовных сношениях, а любят более существенное.
У Бюсси появилась другая корреспондентка в роде госпожи Севинье: прошлый месяц он получил письмо от незнакомки, которая прислала ему на суд просьбу к королю об освобождении графа. Надобно согласиться, что внимание очень нежно, особенно если скрываются. Просьба представляла образец чувствительного красноречия; ее требовали назад, будет ли она одобрена или нет, но хотели, во что бы то ни стало, сохранить инкогнито. Посланец соглашался взять письмо, но он не знал корреспондентки, получив письмо из рук посредника. Бюсси на всякий случай отослал одобренную просьбу при письме, требованием ответа. Последний не замедлил прийти; граф написал снова, ему снова отвечали, и переписка, сперва чрезвычайно вежливая, потом дружеская, потом нежная, наконец, пламенная продолжалась две недели: это очень долго для влюбленных, обменивающихся только словами. В продолжение этого времени пленник, пустив в ход всех своих друзей, открыл, наконец, что эта незнакомка была двадцатилетняя монахиня. Приключение было интересно; Бюсси не оставалось ничего лучше, как преследовать его; но каждому роману необходима развязка, для которой здесь представляли серьезное препятствие двойные затворы Бастилия и монастыря. Молодая отшельница перестала писать; она созналась графу, что участье к нему возбудилось при чтений его произведений; признание это обнаруживало немного мирские наклонности; может быть она нашла способ прилагать иначе, как посредством писем, принципы, почерпнутые в произведениях Бюсси.
51
Надгробное слово Анне Австрийской говорил Боссюэт; речь эта недостойна своего знаменитого автора.
52
Впоследствии узнали, что это была госпожа Монгла, одна из прелестнейших современных женщин.