– Ясно видно, сказала королева, уходя; – что ваше величество ни в чем не может отказать любви.
– Может быть, я уступал бы ей и менее, возразил, сухо король: – если бы вы были к ней более великодушны.
– Не я, государь, храню ее сокровищницу, сказала королева, бросив знаменательный взгляд на госпожу Монтеспан… Потом, сделав королю низкий реверанс, она ушла из комнаты.
Мадемуазель получила дозволение на брак с Лозеном; готовился контракт; фаворит, который должен был принять титул герцога Монпансье, получал громадное состояние[63]; король написал ко всем иностранным дворам об имеющем быть бракосочетании своей кузины. Но фортуна ветрена; Лозен вместо того, чтобы овладеть ею, когда имел к тому возможность, забавлялся безделицами, которые дали этому ветреному божеству время ускользнуть от него. Упоенный своим будущим торжеством, фаворит хотел 'придать ему всевозможный блеск; он потерял восемь или десять дней на приготовления. В это время Принц с сыном явились к королю и, бросившись к ногам его, описали самыми мрачными красками позор, какой предположенное супружество бросало на королевскую фамилию, на этот благородный род, сохранявший столько веков свою славу без пятна; и которую могло помрачить приготовлявшееся событие. Господа Конде затронули чувствительную струну: возбужденная гордость короля сделала в одну минуту больше, нежели все настояния двора в течение целого месяца: он взял назад слово, данное Лозену и написал иностранным дворам об отмене предполагавшегося брака.
Гораздо легче понять, нежели описать бешенство графа при этой роковой новости. Обманутый в самом пламенном своем стремлении – в честолюбии, оскорбленный в гордости, составляющей основу его характера, он разразился в проклятиях. Людовику ХIV, в проклятиях, которые к счастью были услышаны лишь несколькими преданными слугами. Но Лозен этим не ограничился; он поспешил во дворец и так сказать, силой проник в покои госпожи Монтеспан, где в то время находился Людовик XIV.
– Государь, сказал резко граф, не извиняясь даже в своем неуместном появлении: – я пришел спросить у вашего величества, чем я заслужил такое оскорбление.
– Э, друг мой, успокойтесь, сказал кротко король, который сознавал все, что было извинительного в гневе фаворита.
– Нет, государь, нет, я не могу перенести подобного унижения, сказал громко Лозен, отдавая королю свою шпагу: вы отняли у меня честь, возьмите же мою жизнь… возьмите. Я не хочу ее больше, я гнушаюсь ее…
– Успокойтесь, граф, молвил король с прежней кротостью: – я понимаю ваше прискорбное положение; но я вас вознагражу – я возвышу вас до такой степени, что вы перестанете сожалеть о супружестве, которое я должен был запретить.
– Я не желаю подарков вашего величества, я не должен ничего принимать от государя, который…
– Господин Лозен! воскликнул король громовым голосом, при звуках которого вбежала испуганная госпожа Монтеспан.
– Идите, коварная, идите наслаждаться своим делом, сказал граф фаворитке. – Это вы, да, вы обрушили стыд на мою голову… Вы боялись утратить немного своего влияния.
– Уйдите, граф! продолжал король, гордость которого возмутилась: – уйдите. Я прощаю ваше увлечение, но не смейте являться ко двору иначе как смиренным и покорным.
– Вот ваши любимые слова, государь; вам нужны только рабы. Если случайно ваша прихоть дозволит им поднять голову, они должны быть готовы опустить ее и погрузиться в прах, как только оканчивается эта прихоть. Я прошу дозволения вашего величества удалиться; я любил служить, но никогда не сумею пресмыкаться…
И Лозен вышел, не поклонившись.
В то время, когда эта сцена происходила в Сен-Жермене, Мадемуазель, запершись в Люксембургском дворце, разражается плачем и стенаниями. Она несколько дней пролежала в постели, не принимая другой пищи кроме бульона, и допускала к себе лишь самых преданных друзей. Ее высочества принимала их как неутешная вдова.
– Он будет тут! восклицала она, указывая на пустое место в своей постели, которое должен был занимать Лозен: – он будет тут. О, я умру, мадам, умру.
И бедная Мадемуазель орошала подушку слезами, Мало по малу горесть ее, однако же, успокоилась под влиянием утешений, которые расточал перед ней Лозен: любовник имеет огромные средства утешить о потере мужа, особенно если тот и другой соединяются в одной особе. После скорбь Мадемуазель ослабела, но не уменьшился гнев ее к Принцу. Чтобы сколько можно отомстить за дурные услуги родственнику, она трубит везде о связи принцессы со многими молодыми людьми, которых Принцу, не удалось сослать. Однажды, она сказала, в присутствии великого Конде в Сен-Жермен: