Между тем офицеры гарнизонов, которым король делает смотры, получают значительные вознаграждения, простирающиеся иногда до тридцати шести тысяч ливров на полк. Начальники тоже пользуются почетом: знатные по происхождению приглашаются к королевскому столу, которые попроще – присутствуют только во время обедов.
Как все предвидели, так и случилось: по прибытии в Дюнкирхен, и когда английский флот случайно крейсировал в проливе, Мадам упросила короля дозволить ей воспользоваться близостью Англии и посетить брата, который так же случайно находился в Канторбери. Понятно, что король нашел весьма естественным желание ее высочества; и Мадам села на один из кораблей Карла II, взяв с собой девицу Керуайль[67] молодую красавицу бретонку, выставка которой напоказ была одним из политических средств поручения Генриетты. Я не стану разбирать нравственной стороны этого приема, и не буду доискиваться, какое придадут в свете значение роли, которую играла Мадам, доставляя любовницу своему брату… Успех оправдывает все: Генриетта и ее соперница так удачно исполнили свое поручение, что первая возвратилась с письменным обещанием Карла II отвергнуть предложение союзников, а девица Керуайль осталась в Англии.
Даже с меньшим запасом соблазна, Генриетта, я полагаю, достигла бы того же результата: Карл не поддавался видам тройного союза; он сохранял живейшее неудовольствие на Голландию за нападение этой державы на английские корабли, которые она захватывала даже на Темзе, в то время, когда заключался мир в Бреде.
Прекрасный поэт Расин несколько дней как возвратился ко мне; но хотя этот маленький ветреник и великий человек, но думаю, что я приму его холодно и отошлю его сладкие любезности к Шаммеле, с которой у меня нет ничего общего. Наш трагик ловко нашел повод возврата ко мне в своей трагедии Вереника, которую он поставил недавно. Он уверяет, что успех ее не может льстить ему без моего подтверждения. Действительно, я не знаю, что сказать об этой пьесе: будет ли это справедливость или предубеждение. Но мне кажется, что Расин ничего не написал слабее. Прекрасные стихи, проходящие незамеченными, потому что ничего не доказывают, пошлые, бесполезные для действия сцены. Тит, который заставил бы нас ненавидеть добродетель, если бы она представлялась в таком тонком виде; одним словом все в этой пьесе отличается отсутствием энергии и пыла. Очень удачна критика Шапелля. Он в следующих словах передает содержание пяти длиннейших актов: Марион плачет, Марион кричит, Марион хочет замуж. Но главный недостаток заключается в сюжете, избранному Мадам, которая и предложила его двум трагическим поэтам. Если, впрочем, и можно найти какую-нибудь красоту в трагедии Расина, то разве лишь посмотрев трагедию Корнеля, первое представление которой прошло скрытно в замке Шамбор. Действительно, это безобразное произведение не более как насмешка; Боало совершенно основательно поместил его в числе сочинений, называемых им двойной галиматьей, т. е. в которых автор сам себя не понимает. Это чрезвычайно метко, ибо когда Барон, исполнявший роль Домициана в Тите и Веренике, попросил Корнеля разъяснить ему смысл четырех стихов, для него непонятных, поэт отвечал:
– Я сам их не понимаю; но вы все-таки прочтите: тот, кто не поймет их, будет ими любоваться.
Молодая и прекрасная принцесса, придумавшая сюжет для трагедии, не воображала, присутствуя на их представлениях, что сама сделается предметом трагической катастрофы. Никогда еще более непредвиденное событие, как смерть Мадам, не погружало города и двора в самую искреннюю, самую единодушную скорбь. 29 июня ее высочество пользовалась совершенным здоровьем, а 30 утром ее не стало… Каким образом не заподозрили отравления в этой преждевременной смерти? Мадам употребляла горькое питье, предписанное ей из предосторожности, а не от болезни; сосуд с этим питьем стоял в шкафу, который никогда не запирался. Днем 29-го один лакей видел как маркиз Эффиа – дворянин; состоящий при Монсье, затворял этот шкаф, но, не имея ни малейшего подозрения, полагал, что маркиз, как последний и сказывал, искал воды напиться. Лакей промолчал, а ее высочество выпила по обыкновению приготовленной для нее цикорийной настойки. Едва несчастная Генриетта проглотила этот напиток, как почувствовала страшную боль внутри и закричала, что она отравлена. Лицо ее побледнело, потом посинело; глаза, обыкновенно живые и блестящие, потускли; и взор их сделался неподвижен; нежные черты искривились судорогами; грациозное тело скорчилось… Герцог Орлеанский, оплакивавший горькими слезами разлуку с фаворитом, был поспешно вытребован в Сен-Клу; он застал уже Мадам при последних минутах… Он расслушал лишь несколько бессвязных слов, в числе которых слово яд и имена Лоррэна и самого принца поразили слух этого, без сомнения, невинного супруга… Так погибла в двадцать шесть лет Генриетта Английская, одна из красивейших и остроумнейших женщин нашего времени. Это словно блестящий и свежий цветок, срезанный косой. Несколько минут назад он тихо качался на своем стройном и полном жизни стебле, а теперь лежит на земле и уже не поднимется более.
67
Девица Керуайль, та самая особа, которая под именем девицы Портсмут до такой степени овладела Карлом II, что значила более, нежели сам король: Герцогиня была красавица, хотя очень полна: но ее чрезмерная полнота и слишком развитые формы именно и победили английского короля, который и не искал нежности в любви, а предпочитал существенное идеальному.