«Боятся, что Давид станет опираться на касогов и ясов, что прижмёт хазарскую общину города, подчиняясь воле своих новых родичей. Вот и держатся потому за меня, за мою дружину», — размышлял Володарь.
Он отказался от назначенной на следующий день охоты на вепря в устье Гипаниса, сославшись на нездоровье. Игоревич долго упрашивал его, удивлялся:
— Да чего ты, брат? В чём кручина твоя? Верно, тож тя оженить нать!
Он раскатисто хохотал, и Володарь, глядя на Давидово веселье, уже начинал сомневаться: а не врут ли чего, не выдумывают ли Вениамин с Халдеем?
— Извини, брат. Давеча в море поутру искупался, горло чего-то болит, — ответил он Игоревичу. — Отварами тёплыми полечусь, пройдёт, чай, хвороба.
— Ну, как знашь. — Давид со вздохом пожал плечами.
Из окна ложницы Володарь видел, как из ворот Детинца выехала вереница всадников. Впереди, рядом с Давидом, голубел плащ молодой Лашин. Узнал он её только по этому плащу-корзну, ничем не отличима была могутная богатырка от окружающих её дружинников. Тот же ромейский чешуйчатый доспех (тяжёлый ведь, не наша русская кольчуга), шелом с наносником, бармица[127] кольчатая падает сзади на плечи.
Умчались вдаль всадники. Володарь обошёл все дворцовые палаты, строго осмотрел каждого отрока и гридня.
«К бою словно готовлюсь! Боже, что же происходит здесь, в самом деле?! Просвети мя, Господи!» — В душе царили тревога и какая-то опустошённость.
Он посетил храм Богородицы, постоял на коленях у отцова гроба, в мыслях прося поддержки. И почему-то неудержимо захотелось ему в эти медленно тянущиеся часы бросить Тмутаракань с её златом и серебром и воротиться на родную Червенщину. Они с братьями ещё поборются за столы! А этот южный город, многоликий и чужой — зачем он ему? Здесь непрестанно грозит опасность, за спиной плетутся дьявольские козни, в которых так легко можно запутаться. Запутаться и погибнуть, как отец!
В вечерних сумерках к нему пришёл Халдей. Конь его был весь в мыле.
— Скорбная у меня весть, светлый княже, — проговорил он усталым голосом.
— Что?! Что случилось?! Сказывай скорей! — вскричал Володарь.
Глаза хазарина хитровато блеснули в свете свечи.
— Молодая княгиня… Мария… Её нашли мёртвой на берегу Гипаниса…
— Что?! — Володарь едва не содрогнулся от ужаса.
— Ясская стрела… Такие стрелы только у них есть… — продолжал сбивчиво рассказывать Халдей. — Пронзила ей горло… Она была одна… Никто не видел убийцы… Княгиня ускакала вперёд, увлечённая ловом… Захлебнулась кровью… Князь Давид… Он сходит с ума от горя… Велел воеводе… немедленно вести дружину на горные селения ясов… Хочет отомстить.
— Коня мне! Вборзе! — распахнув двери, крикнул Володарь стражу-гридню.
— Подожди, светлый княже! Не надо коня! — встрепенулся Халдей. — Умоляю тебя! Закрой скорей дверь!
Только сейчас, в эти мгновения до Володаря окончательно дошло, что же произошло.
Отменив приказ, он устало рухнул на лавку.
— Вы, стало быть, содеяли? — уставился он на лукаво улыбнувшегося хазарина.
— Опасность для твоей жизни, князь, миновала, — тихо промолвил Халдей. — Отныне никто не сможет тебе угрожать. Князь Давид не осмелится идти против твоей воли. Рассорится с ясами и касогами, будет слушать тебя и нас. Без твоих воинов он ничего не сумеет сделать. Разорит один-два горных аула, накличет на себя гнев варваров-ясов, и только.
Володарь оцепенело впился руками в подлокотники княжеского стольца. «Вот каковы, выходит, Вениамин с Халдеем. Пошли на убийство. Хотят, чтобы мы с Давидом… были в их воле… И я… Я не догадался сразу… Да если б и догадывался… Меня ведь поставили в известность… Я тоже виноват… Выходит, ответил… Упредил удар… с их помощью… Что ж, получается, я убил молодую жёнку! Она нашёптывала Давиду на меня? Верно, с чужого голоса. Может, ни в чём не виновата, а я… Позволил с ней расправиться… Господи, сколь я мелок и ничтожен!»
На глазах Володаря блеснули слёзы. Лицо Халдея выразило глубокое изумление.
— Ты не рад, светлый князь? — осторожно спросил он.
— Чему ж тут радоваться? Молодая княгиня погибла. — Володарь развёл руками.
«Как хорошо он скрывает свои чувства! — про себя восхитился хазарин. — Настоящий князь! И сразу всё понял! Вот такому и хотелось бы служить».
Слёзы княжеские принял Халдей за лицемерие. Вскоре он удалился, напоследок расстелившись в поклоне.
Ночь эту Володарь провёл в церкви. Стоял снова в приделе перед гробом родителя, лил слёзы и молил Господа и Матерь Божью о прощении. Уста шептали: