– Неужели эти замечательные мужчины сотворили трассу для гонок, которая одновременно измеряет длительность солнцестояния? – спросил он.
– Да, дорога все время идет как бы в тени гигантского гномона,[99] – сказал Завистник. – Я понятия не имею, как им удалось это сделать, хотя когда-то читал, что похожий феномен изобрел один варвар, Энопид Хиосский.[100] Нечего и говорить, что гномон измеряет длину солнцестояние с точностью до секунды.
Мастер Ли тяжело вздохнул.
– Как жалко. Только один человек в империи мог бы объяснить все это нам, в свои лучшие дни, конечно, и его здесь нет, – печально сказал он. – Я много могу вам простить, но только не судьбу Небесного Мастера.
– Ли Као, он умирал! И уже почти ничего не соображал, – запротестовал Завистник. – Мне надо было заставить богов рассердиться на человечество. Вы обнаружили контрабанду, убийство и подделку, но всего этого было явно недостаточно. Однако вы подали мне идею: надо использовать жадность аристократов. Мы все знаем горячий характер Нефритового Государя. Я был полностью уверен, что, не дожидаясь результатов расследования, он перестанет защищать людей и землю, как только увидит Небесного Мастера, оскорбляющего Небеса человеческими жертвоприношениями во имя религии и добродетели. И все было бы замечательно, но Зло, завладевший телом Небесного Мастера, полностью испортил дело.
В первый раз на лице Завистника я увидел что-то похожее на сильные эмоции: ко всем его разнообразным цветам добавилась краска гнева.
– Мой идиот-сын и его жалкий замысел убить вас в оранжерее, – сказал он ядовитым голосом. – Убить вас? Когда вы еще не нашли оставшихся мандаринов и их клетки! А потом он еще убил маленькую служанку. «Она дала умереть собачке», вот что он сказал, но я то знаю настоящую причину: он так обрадовался новому телу, что хотел дать появившейся силе излиться, выйти на поверхность, а для этого, по его мнению, что может быть лучше убийства? Как он радовался, переполошив половину Запретного Города. Вот что я вам скажу, Ли Као: мой сын Зло – лучший аргумент за целибат!
– Да, но вы отказались от целибата ради дочери, – тихо сказал Мастер Ли. – Такая девушка способна вознаградить за все.
– Да, вы правы, – мягко сказал Завистник. – Никогда мужчина не имел более любящей и преданной дочери, но много ли дочерей родились, неся на себе такое проклятье?
Разноцветное лицо повернулось ко мне, и я до сих пор уверен, что не ошибся, почувствовав в наклоне его головы определенное уважение.
– Я бы сказал, что моя дочурка выбрала не самое удачное время для поисков любви, если бы не знал, что такие вещи не выбирают, – сказал он. – Мое сердце разрывается от боли, бедная девочка. Она улетает в мир снов от своей разбитой любви – единственный мир, в котором Безумие движется более свободно, чем ее мать, и в котором она может не слушаться матери – но даже во сне ее настигает преображение. По утрам она долго плачет и никогда не говорит о том, что произошло, но я знаю: даже во сне она больше не может приближаться к Десятому Быку, иначе клыки вонзятся в его мозг, а когти – в сердце. От божественности так просто не откажешься, – сказал Завистник, и, судя по кривой улыбке и взволнованному тону, он говорил не о Юй Лань, когда добавил, – и не нужно даже пытаться.
Какое-то долгое мгновение Мастер Ли глядел на Завистника.
– Вы знаете величие и низость так, как не знает ни один человек, – сказал Мастер Ли. – И я не понимаю, что вы надеетесь получить, обманывая Небеса и пытаясь вызвать массовую смерть на земле. Как вы сами знаете, Боги спишут все на Судьбу и с удовольствием будут строить все заново. А что касается массовых убийств… Неужели вы спуститесь на уровень легендарного короля, который призвал всех слонов в мире чтобы раздавить муравья, который укусил королевский палец?
Завистник со слабой улыбкой взглянул на него. Сияющая линия старта была совсем рядом, лодки пошли быстрее, гребцы уже поплевали на руки и поправили банданы на голове. Вода била о корпус, а рукоятка рулевого весла – о мои ребра.
– Ли Као, вы все прекрасно понимаете – я делаю то, что должен, – сказал Завистник.
Его глаза повернулись ко мне и в них вспыхнул тот самый загадочный свет, чем-то похожий на лунный блеск глаз Гуань, которая стояла напротив меня с рукояткой рулевого весла в руках. Она легко, даже играючи управляла лодкой, но в ее глазах залегли тени долгих медленных дум колодца.
– Десятый Бык, – спокойно сказал Завистник, – однажды один великий король посмотрел вниз со своей башни на садовника, который работал и пел. «Ах, если бы у меня была такая же беззаботная жизнь!», воскликнул король. «Если бы я мог стать садовником!» Его голос донесся до Нефритового Государя и тот сказал «Пусть так и будет.» В то же мгновение король стал садовником и запел гимн солнцу. В полдень солнце раскалило все вокруг и садовник перестал петь, потом появилось черное облако и принесло с собой прохладу. Вскоре оно улетело, опять стало жарко, у садовника был непочатый край работы и он крикнул «Ах, если бы я мог беззаботно приносить холод повсюду! Если бы я мог стать облаком!». Сверху донесся голос Нефритового Государя «Пусть так и будет.» В то же мгновение садовник превратился в облако, носящееся по небу. Подул ветер, на небе стало холодно и облако захотело спрятаться за горой, но, как бы оно не пыталось, могло лететь только туда, куда его нес ветер, а над ним сияло яркое солнце. «Ах, если бы я мог беззаботно летать над облаками и мне всегда было бы тепло! Если бы я мог стать солнцем!» Сверху донесся голос Нефритового Государя «Пусть так и будет.» В то же мгновение садовник превратился в солнце и какое-то время наслаждался тем, что посылал на землю лучи, которые грели одних и сжигали других, но потом почувствовал себя так, как если надел одежду, сделанную из огня: еще немного, и он спечется, как хлеб. Над ним в бездонном небе сияли холодные боги-звезды и солнце крикнуло «Ах, если бы я мог беззаботно светить в чистом небе! Если бы я мог стать богом!» И опять сверху донесся голос Нефритового Государя «Пусть так и будет.», солнце превратилось в бога, который уже три столетия сражался с Каменной Обезьяной, превратившей себя монстра длиной в сто тысяч чи. Чудовище держало в руках каменный трезубец, сделанный из верхушки горы Хуа и изо всех сил колотило им бога, который уклонялся от ударов или плакал. Как-то раз бог посмотрел вниз, увидел мирную зеленую землю и крикнул «Ох, если бы я только мог стать беззаботным человеком, мирно живущим на земле!». Сверху донесся голос Нефритового Государя «Пусть так и будет.», и в то же мгновение бог стал великим королем, смотревшим вниз со своей башни на садовника, который работал и пел.
Завистник приподнял плечо и отвернулся, но я уже успел сообразить, что он рассказал эту сказку не для развлечения. В свете его глаз была не холодная мудрость глубокой воды, как у Гуань, но жестокий холод ненависти, потому что Завистник никогда не отдыхал, никогда не расслаблялся, никогда не радовался, никогда не получал то, что хотел, никогда не переставал хотеть и никогда не мог удовлетворить ужасный голод, терзавший его ум и тело. Великая благородная натура, он был осужден вечно завидовать – завидовать не только облакам, солнцу и богам, но и безголовым садовникам, вроде Десятого Быка. Десятый Бык оскорбил его, и за это должен был умереть весь мир.
Двадцать пятая глава
Линия старта была совсем близко. Мастер Ли резко поднял левую руку, хлопнул белый кончик зеленого шелкового шарфа и огромный перекошенный Прыгать-Бросать вытянул обернутые материей палочки над поверхностью огромного тимпана, стоявшего в центре платформы, и начал выбивать дробь. Старейший Муж сделал то же самое на лодке янь, отделенной от нашей водой и радугой. Со всех четырех сторон обеих лодок в воздух поднялись сто семьдесят шесть весел. Темная прямая тень коснулась кончиков рогов, торчавших прямо из головы дракона, скользнула назад и коснулась столбиков, к которым капитаны привязали себя. Мастер Ли и Завистник одновременно махнули правыми шарфами. Скользить-Летать поднял литавры и ударил в них – раздался резкий грохочущий звук, то же самое сделал и Старейший Особый напротив нас, каждая команда длинным плавным движением опустила в воду восемьдесят восемь весел, и лодка под моими ногами резко прыгнула вперед. Литавры и барабаны работали ровно и не торопясь, в определенном темпе: креш, тра-та-та, креш, тра-та-та, креш…
100