Хотя не видит этого никто.
Не прерывай меня. Я помню прежде,
Когда пугала всех твоя суровость,
Хотелось плакать мне с тобой вдвоем;
Мне виделось — ты плачешь и, рыдая,
Ты ледяной становишься. Тогда
Хотелось мне, как белой куропатке,
Взлететь, взмахнув широкими крылами,
К тебе, взлететь к безбрежным ледникам,
Где понапрасну силы тратит солнце,
Но только не коснеть в тепле долины.
Все вышло по-другому... верно, к счастью.
Я уцелела, ты же... ты, зато...
Хульда
Ну, Тордис, дальше!
Тордис
(смутившись)
Я не то сказала…
Хульда
Ты мне хотела дать совет, не так ли?
Тордис
Я думала...
Хульда
Ты прямо говори!
Тордис
(смущенно)
Да.
(Еще более смущаясь.)
Нет. Теперь я вижу, что ошиблась.
Я не могу давать тебе советы…
Хульда
Но ты хотела… что тебе хотелось?
Тордис
(как прежде)
Хотелось плакать... Разве только плакать.
(Плачет.)
Хульда
(встает)
Здесь не вольны помочь ничьи советы.
Ступай. Гаси свечу и уходи.
Я становлюсь с тобою слишком мягкой.
Тордис
(осторожно)
Так мягче ты становишься при мне?
Тогда произнести бы я посмела
То, что во мне звенит весь этот вечер.
Краткая пауза. Хульда оборачивается к ней.
Грешно желать то, чем владеет ближний!
(Пауза.)
Хульда
Есть у тебя подруга при дворе?
Тордис
Она добра…прекрасна... и несчастна…
Хульда
(стоит, опираясь о спинку стула)
Так странно дело обстоит с любовью,—
Кто более всех жаждет, тот и прав,
Владеет тот, кто платит больше всех,
А я плачу всего дороже.
(Молчит.)
Тордис,
Ты сагу помнишь вэльскую?[3]
Тордис
Не помню.
Хульда
(указывая на книгу)
Она здесь есть.
Тордис
Да, не читала я,
Хульда
Ну, все равно.— Я помню все до слова:
«Жила-была на свете королева,
Могучая и мудрая. Далеко
Сиял ее короны блеск. Но дальше,
Намного дальше простиралась воля.
Ей не хватало только одного:
Не шел к ней сон. Все лекари в округе
Ей не могли помочь. Не помогали
Их снадобья.— Она уразумела,
Что речь идет о жизни или смерти,
И с этим попыталась совладать.
У старой башни ворота скрипели,—
Она велела сжечь их. Был ей слышен
Ночами голос башенного стража,—
И он был сброшен вниз. Неподалеку
Спал юноша прекрасный, чье дыханье
Покоя не давало ей,— дышать
Он перестал. Горя любовью тайной,
Еe слуга шептал в ночи о том,
Что днем не смел сказать,— и он умолк.
И стало тихо. Лишь ее служанки
Рыдали о содеянном,— их плач
Был прекращен. Настала тишина.
Она ложилась спать, но сон не шел.
Тогда она, поднявшись, дом спалила.
Но сон не шел. Она перебралась
В другое место,— сон не шел. С тех пор
Она перебиралась, обезумев,
Из края в край. Бежала от народа
От своего и от его стенаний,
Не внемля ничему, и, обессилев,
Свалилась у черты своих владений.
Она молила о мгновенье сна,
О капле животворного бальзама
В полночной мгле. И вот явился он.
Он шел, легко ступая, стройный, сильный,
Она привстала и к нему прильнула,
А девушка какая-то к нему
Подходит вдруг и за плечо хватает,
Твердя: он мой! И сон… Гаси свечу!
Тордис
(в сторону)
Прости, я не могу иначе, Сванхильд.
(Гасит свечу, подойдя ближе, громко.)
Прощай… Когда не свидимся…
Хульда
(подходит к ней, обнимает и целует)
Прощай!
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Хульда, стоит молча.
Хульда
Хотя бы он чуть-чуть повременил,
Чтоб я успела с силами собраться.
(Подходит к столу, взор ее падает на книгу.)
Ты здесь еще? Ты тоже вроде Тордис.
(Пауза. Закрывает книгу. Снова берет ее в руки.)
Как жаль, что тот, кто ничего не слышит,
Не может и ответить. Тише! Тише!
Неужто ослабела я настолько,
Что ветерка порыв меня пугает?
А может, возвратится он ко мне,
Раскаявшись, и, как обыкновенно,
Войдет и скажет: знаешь, сплоховал,—
Сил не хватило. А теперь уедем.
О, как это похоже на него,
На Эйольфа — Но он мне изменил!
Тсс-с… Тише! Вот опять! У робких сердцем
3
В средние века в германских языках вельскими назывались романские народы (французы, итальянцы и т. д.). Здесь, по всей вероятности, имеются в виду французские рыцарские романы, которые на рубеже XIV в. стали известны в Скандинавии.