– Что, если СМИ сделают с нами то же самое, что они сделали во Вьетнаме? – спросил он.
– Надо, чтобы война была короткой, – сказал Кравиц. – У меня есть несколько теорий о власти прессы и обращении с ней. Суть в том, что пресса пишет только то, что ей говорят[112]. Если говорить ей в основном то, что вы хотите, чтобы она услышала, то именно это она и будет транслировать. Это не вопрос цензуры или недопущения их к источникам. Если вы будете двигаться быстро, то вы и будете единственным источником.
– Болезненная правда, – продолжал Кравиц, – заключается в том, что если бы война во Вьетнаме продлилась месяц, власть получила бы полную поддержку СМИ.
Я не хочу приводить абсурдный пример, но представьте себе Супербоул. Теперь представьте, что у него нет четвертой четверти. И вообще нет никакого конца. Никто не знает, когда закончится игра и закончится ли вообще. Они играют весь день. Потом всю ночь. Следующий день, следующий вечер, всю неделю. Все больше и больше игроков с обеих сторон получают травмы. Вперед выходит одна команда. Потом другая. Ограничения по времени нет. Нет максимального результата. Они просто продолжают продираться сквозь грязь. Весь первоначальный состав выбыл, покалечившись. Теперь калечатся запасные. И запасные запасных. Тренеры хватают с улицы парней, которые не хотят играть, и заставляют их выходить на поле. Они тоже становятся калеками. Там много грязи. Очень скоро Америка устанет от такого Супербоула.
Даже спортивные репортеры, которым платят за то, чтобы они были болельщиками, заскучают наблюдать за такой долгой игрой. От скуки они придумают вопросы: правильно ли, что страдает столько людей? Не пора ли прекратить игру? Зачем мы играем? Может быть, это игру следует запретить? У них нет никакого злого умысла. Им просто нечем больше заняться.
– Критики не убивали Вьетнам. Просто это был паршивый фильм, который слишком затянулся. Люди стали уходить с сеанса. А вот Вторая мировая война была отличным фильмом, идеальной историей, хорошо сыгранной, с хорошим темпом. Все хотели досмотреть ее до конца.
Президент что-то задумал. Он встал и принялся расхаживать, жестикулируя на ходу.
– Парни, я собираюсь раскрыть вам один секрет. В обычной ситуации я бы этого не сделал. Я бы унес тайну с собой в могилу. Но я думаю, что мы вчетвером зашли достаточно далеко, и я не думаю, что нас повесят по отдельности. Нас повесят всех вместе. Хотя нас вообще вряд ли будут вешать, ведь никто не понимает наших мотивов. Возможность стать лидерами. Шанс наконец-то вывести Америку из вьетнамского маразма. И показать миру, что мы – не покалеченный или связанный гигант, как бы это ни называли. Мы – не бумажный тигр.
– Вы только выслушайте меня. Гитлера должен сыграть Саддам Хусейн. Он мой друг. Я знаю, что это решение принимает директор по кастингу, – сострил президент, – и надеюсь, что ты не почувствуешь, что я наступаю тебе на пятки, Джон. Друзья ведь называют тебя Джоном? Так? Или Линком?
– Я согласен на Джона, господин президент.
– Можешь называть меня Джорджем, я не против. Если мы когда-нибудь пойдем с тобой по телочкам, сможешь называть меня Буши. Так, Джимми?
Когда президент был доволен собой, он начинал шутить. Но затем он вернулся к делу.
– Я пытаюсь сказать вам, что имел дело со всеми этими людьми. Моего опыта достаточно, чтобы судить, с кем можно вести дела, а с кем нет. Есть секреты, которых я не могу вам рассказать, но Саддам Хусейн, там, в Ираке, вполне может быть тем человеком, которого можно задействовать в этой истории с новым Гитлером[113].
– Мне нравится в Саддаме то, что он честно играет в игру. Он заключил сделку и, черт возьми, выполнил свою часть. И он не сливает информацию в прессу. Не то что эти иранские ублюдки. Они сливают информацию, а в мокрых штанах остаемся мы[114]. А когда он узнал, что мы помогаем Ирану противостоять ему, разве он удрал с позором? Нет. Он сразу же вернулся и знаете, что он сказал? Он сказал: «Эй, ребята, если вы решили так поступать, то давайте мне еще. Уравновесьте все, вы у меня в долгу». Понимаете теперь, почему мы можем иметь с ним дело? Мы можем сказать Саддаму Хусейну: «Как насчет вторжения в Кувейт? Ты будешь выглядеть героем для арабского мира, таким же великим, как Гитлер. У нас будет война, и пусть победит сильнейший». Он любит добрую драку.
112
Более подробная версия взгляда Кравица на прессу заключается в том, что многие неверные представления о прессе возникают из-за неправильного определения ее работы. Работа прессы заключается не в том, чтобы сообщать новости, а в том, чтобы в указанный срок заполнять пространство (печатные издания) или время (электронные издания) каждый чертов день.
В сутках есть только ограниченное количество времени, когда можно получить материал. Материал, на поиск которого уходит слишком много времени, не является экономически эффективным. По большей части. Поэтому новостные организации выбирают те новости, которые легче всего получить. Какие именно? Во-первых, это новости, которые приходят к ним сами: пресс-релиз, пресс-конференция, фотосъемки и неофициальные версии вышеперечисленного, иногда называемые «утечками». Во-вторых, это новости, которые пришли в другие новостные организации. Загляните в студию новостей, и это станет для вас очевидным. Режиссер новостей, или организатор, или диспетчер – как бы его ни звали – в основном читает газеты, одновременно и постоянно отслеживая как можно больше теле– и радиостанций.
Голливуд живет на одном конце спектра. Там есть только один источник новостей – олигархия звезд и студий. Поэтому пресса кажется легко контролируемой.
Вашингтон живет на другом конце спектра – там есть множество источников, которые используют СМИ, чтобы достать друг друга. Обычно информацию, противоречащую позиции правительства, выкапывают не репортеры. Это делает другая партия или враждующие члены их собственной группы. Наблюдение за пресс-корпусом Белого дома – или чтение об их работе, книга Сэма Дональдсона является прекрасным примером – показывает, что реальный пресс-корпус так же зависит от доступности, так же падок на звезд, так же поверхностен и так же часто бездумен, как и репортеры развлекательной сферы.
Если президент делает заявление, средства массовой информации повторяют его практически по номиналу. Заголовок «Президент сегодня солгал!» никогда не сможет появиться.
Если человек с определенным авторитетом не согласен с политиком и делает все возможное, чтобы заявить об этом в СМИ, СМИ повторят его несогласие. Заголовок «Кандидат утверждает, что президент лжет!» вполне может появиться. Это заставляет политиков чувствовать, что СМИ враждебно к ним настроены.
Но на войне нет оппозиционного «источника», потому что оппозиция – это враг. Враг является врагом наших СМИ, а также правительства – иначе наши СМИ совершают государственную измену – и поэтому все, что говорит враг, является пропагандой, опровержимой ложью, попыткой подорвать авторитет и т. д. Национальная безопасность – которую в мирное время циники считают просто инструментом для прикрытия некомпетентности и авантюризма – приобретает более ощутимую и бесконечно более благодетельную силу. Возникает реальный физический контроль над информацией.
Короче говоря, на войне правительство получает возможность играть по голливудским правилам.
Фокус в том, чтобы использовать это преимущество для манипулирования прессой, а не для того, чтобы мстить.